Оглядываясь назад

Иного рода история произошла в нашей школе, в которую оказались втянуты моя подруга и я. У одной нашей одноклассницы, в ее доме мы часто собирались, внезапно проявилась шизофрения. Не знаю уж каким образом, ее дневник, который она в это время вела, попал в руки классной руководительницы, Анны Михайловны (факт примечательный уже сам по себе). Ее не любила вся школа, а мы и подавно. У нее были, например, такие привычки: вызовет к себе какую-ни- будь тихоню и начнет расспрашивать, что о ней говорят в классе, чем интересуются и тому подобное.

В злополучном дневнике среди прочих оказались такие записи: «приходила Анна Михайловна, унесла шкаф. <… > Были Настя с Ириной, курили опиум». И вот к этим словам прицепились, абсолютно игнорирую предыдущую фразу, из которой совершенно очевидно явствовало, что все это писала душевнобольная. Меня не слишком терзали, я ведь не комсомолка, а мою подругу, к тому же еще еврейку, — происходило это в разгар борьбы с космополитизмом, — просто замучили форменными допросами, с так хорошо известными приемами: «когда, да сколько раз», и без всякого перехода: «А опиум в американском посольстве доставали?».

Однажды, когда еще тянулась эта история, Ирина сидела у нас, и мы за чаем как ни в чем не бывало так громко смеялись, что наверняка было слышно на лестнице. Раздался звонок и заявилась Анна Михайловна, чего прежде никогда не случалось, хотя по телефону она звонила часто, предпочитая, правда, разговаривать не с мамой, а с тетей, работавшей завучем в одной из московских школ. После того как еще в третьем классе маму вызвали к директору по поводу моего поведения, и услышав от нее: «Где же еще пошалить ребенку, как не в школе», учителя поняли, что от мамы толку не будет, и в дальнейшем, в случае необходимости, обращались к тете, с которой неизменно находили общий язык. Тетя всегда придерживалась суровых мер воспитания. Когда в старших классах она будила меня (до этого я училась во второй смене), — у нас не было будильника и вообще никаких часов, — а я решала, что пойду ко второму уроку или вообще пропущу школу, тетя не разговаривала со мной целый день. Уже будучи взрослой и обзаведясь семьей, я не раз вспоминала, что «женщин в детстве мучат тети, а в браке дети теребят». И в этот раз Анна Михайловна позвала тетю в прихожую и просила ее помочь, приговаривая: «В Насте я, конечно, не сомневаюсь, но вот Ира…»

Когда я с возмущением рассказывала об этом опиуме даже учительнице истории, которую мы все любили и посвящали в свои дела, я заметила, что она смотрит не на меня, а в пол и подумала: она мне не верит. Она же, между прочим, прогуляла с нами чуть не до рассвета после выпускного вечера, не знаю уж, по своей ли инициативе, или ей это поручили. Тянулась эта история довольно долго, но в конце концов затихла сама собой и без последствий, а то уже готова была вмешаться Ф.Вигдорова, узнав обо всем от одного из моих друзей.

Школьников, и не только школьников, разумеется, в принудительном порядке водили смотреть подарки Сталину к его семидесятилетию, выставленные в Музее изобразительных искусств, для чего пришлось надолго убрать всю экспозицию. Подарки разместили и в других местах, но нас повели только туда. Унылое зрелище, наводящее тоску: бесконечные роскошные мебельные гарнитуры, белые телефоны, которых в Москве тогда еще не видели даже в кино, а уж в провинции и подавно. Неудивительно, что многие приходили по собственной воле поглазеть на все эти чудеса. Меня заинтересовал только поднос из крыльев бабочек — дар дружественного народа Индии. Что бы сейчас на это сказали многочисленные защитники природы? Где-то еще было выставлено зернышко риса, на котором искусные китайцы уместили целое послание, а возможно и весь коммунистический манифест, оно всех приводило в восторг, но я его не заметила.

В 10 классе у нас стал вести литературу известный чуть ли не всей Москве, заслуженный-перезаслуженный И.И.Зеленцов, но прозанимался с нами не больше двух месяцев, тяжело заболел и уже не встал, — он был очень старым. Но пока Иван Иванович еще появлялся в школе, он не только занимался своим предметом, но всячески старался приобщить девочек, что называется, к культуре. После уроков он нередко собирал нас в своем кабинете, маленькой комнате,

5 Заказ № 455 примыкавшей к библиотеке. Там он любил показывать репродукции французских импрессионистов, нигде тогда не выставлявшихся. Музей современного западного искусства был закрыт в связи с усиленно проводившейся кампанией против низкопоклонства перед Западом. Тогда же в Консерватории замазали портреты многих европейских композиторов, Вагнера, Мендельсона и некоторых других, на их месте появились лица Бородина, Римского-Корсакова и еще кого-то, никогда ранее до таких высот не возносившихся. Кафе «Норд» на Невском в Ленинграде был переименован в «Север». Кажется, в то же время ликвидировали «Коктейль- холл» на Тверской (ул. Горького), превратив его в кафе-мороженое, или просто мороженое без кафе.