Огнь поядающий

– Да, при нем, при нем, окаянном, – закивал архиепископ. – Нас с сестрой мать дома заперла, меня даже в школу не отпускала. Я тогда ходил к грамматику, на соседнюю улицу. Боялась, неразумная, как бы мне не претерпеть мучений, хотя есть ли на свете жребий желаннее? Нет, Отступник никого не казнил… Он был хитрее. Изображал из себя философа, внешне ко всем благоволил. Но когда капище сгорело, даже жреца, служившего в нем, не пощадил, приказал пытать, и жестоко… Мой софист потом долго причитал по этому поводу, даже речь произнес. И нас в училище хотел заставить написать упражнение на эту тему, хотя к нему я попал только восемь лет спустя. Но тут уж я не выдержал и отказался наотрез.

– Твой софист – это Ливаний? – осторожно спросил Севериан.

– Он, он самый, – усмехнулся Иоанн. – Суевернейший из людей был этот мой софист… Я мало чему у него научился.

– А правду говорят, что он прочил тебя в преемники, – продолжал любопытствовать епископ Гавалы.

– Да нет, ну, что ты! – Иоанн беззвучно засмеялся, отмахиваясь от вопроса рукой. – Я не был его любимцем, отнюдь… Меня софист постоянно ругал за отсутствие вкуса и следование испорченной асианской моде, как он это называл. В конце концов я ушел от него, даже не кончив курса. Моими настоящими учителями были отеческие писания. Помню, с каким восторгом прочитал я «Слово на Пасху» епископа Сардийского Мелитона…

– О, да, Мелитон пишет восхитительно! – согласился Севериан.

Внезапно архиепископ заметил, что монах Палладий сидит за столом праздно.

– Что-то ты не ешь, Палладий? – участливо спросил он, вытягивая шею. – Да у тебя и миски нет… Как так?

– Простите, авва… – смутился Палладий.

– Да ты-то за что прощения просишь? Кандидий, ведь это твой недосмотр!

Он гневно взглянул на мальчика, сидевшего напротив Севериана.

– Что ж ты, глупая голова, не сообразил еще одну миску поставить, раз еще один гость к нам прибавился?

– Простите, авва, – мальчик густо покраснел.

– Сам-то, вон, уже все стрескал, а гость голодный сидит и по смирению своему голоса подать не решается.

Кандидий бросился прочь из трапезной и через несколько минут вернулся с еще одной миской моченого гороха.

– Прости меня, господин Палладий!

– Бог простит, и я прощаю… – смущенно пробормотал Палладий, которому неприятно было такое внимание к его персоне.

– Распорядись, чтобы подавали питье, – приказал Иоанн.

Кандидий вновь исчез, потом вернулся, и вслед за ним вошли две диакониссы, несущие подносы с глиняными же кубками и принялись расставлять. Это было слабо разбавленное и чуть подогретое сладкое вино.

– А что, авва Иоанн, правда ли, что василевс подписал указ, чтобы церкви не иметь права убежища, – спросил широколобый и смуглолицый, похожий на египтянина, человек средних лет, сидевший рядом с Кандидием, в конце стола.

– Первый раз слышу! – встрепенулся Иоанн. – Когда?

– Да, говорят, вчера… – пожал плечами спросивший.

– Не может быть, я бы знал… – решительно покачал головой архиепископ. – Но не удивлюсь, если это рано или поздно случится… Евтропий хитер и коварен, давит на василевса. А тот…

Он пожевал тонкими губами и махнул рукой.

– Нет, что ни говори, Аркадий не то, что его отец! Тот был заступник, а этого самого защищать надо…

– … от его жены, – вставил широколобый.

Все засмеялись, и архиепископ тоже.

– Да, жену надо бы построже держать… – кивнул он головой. – Не дело, если женщина в семье становится главной. Нет у нее этого права, – за прегрешение Евы, на которой лежит основная вина за наше грехопадение…

– В'aрварка она – вот и вся причина, – пробурчал широколобый.

– Ты прав, Серапион, – согласился Иоанн. – В'aрварка, да дочь полководца и консула к тому же. Однако надо отдать ей должное, – в ней есть то, чего не хватает ее мужу: ревность и пламенность. Я все еще не теряю надежды перевоспитать ее в добрую христианку. В вере горяча, этого не отнять…

– Да не вера это у нее, а суеверие! – перебил его Серапион. – Благополучия хочет, да за детей боится. А Христос ей не нужен!

– Ну, я бы не стал выносить такое скоропалительное суждение, – возразил архиепископ и, помешав ложкой содержимое своей миски, сделал первый глоток.

– А разве василисса новокрещенная? – удивился Палладий. – Я слышал, еще до замужества епископ Пансофий ее наставлял.

– Наставлять-то наставлял, – вздохнул Иоанн, – а свое бабье место знать не приучил. Да и избалована она, как и большинство из них… Что ни день – бани, притирания, ароматы… Тьфу! Но не будем. Из всех наших сложностей эта – наименьшая. Вот Евтропий – матерый волк…

– Как ни меняются времена, а истинная церковь всегда гонима… – вздохнул Палладий. Да и что говорить, если Самим Христом так предречено?

– Да, верно, верно, – согласился Иоанн. – Последние времена, конец мира приближается…

– А как здесь насчет иудеев, – спросил Севериан, доедая последние горошины. – Дозволяется ли им жить в Городе? Можно ли сносить синагоги?