Огнь поядающий

Произнося этот пространный период, он то и дело поглядывал на царицу, которая, вся сияя, стояла рядом со своим бесстрастным мужем, – Синесий заметил, что они украдкой держатся за руки, сцепив пальцы, и с новым приливом досады подумал, что у сонного юноши, несомненно, есть куда более интересные занятия в собственных покоях, чем прием докучливых просителей из приграничных городков. Если даже самого его природа обделила страстностью, то эта полная жизни красавица могла воспламенить даже самую холодную и медленную кровь.

Архиепископ продолжал говорить и постепенно Синесий проникся его воодушевлением и уловил ритм риторических периодов. Конечно, школы Ливания у него не чувствовалось совсем – некоторые речи прославленного антиохийского ритора Синесию доводилось читать. В стиле Иоанна было много того, что строгие аттицисты именуют асианским дурновкусием, дешевыми побрякушками и игрой на одной струне, но эти приемы он использовал с таким неподдельным простодушием, что они казались не выученными, а им самим изобретенными. К тому же он определенно владел искусством импровизации, и речь, если и была продумана заранее, во всех подробностях рождалась прямо тут, на глазах у всех, – а это качество наиболее труднодостижимое и ценное в искусстве слова, что не мог не признать и Синесий.

– Бывшее здесь услышат пределы вселенной, – продолжал архиепископ, поворачиваясь к царице, – насколько солнце осиявает землю; услышат те, что будут после нас, и те, что после них, и никаким временем не предастся забвению происшедшее, так как всюду во вселенной и всюду в поколениях последующих сопровождать его будет многою известностью Бог. Если Он сделал, что дело жены блудницы достигло пределов вселенной, и утвердил в памяти навсегда, – много больше не попустит, чтобы забылось дело благопристойной, почтенной и благоразумной жены, показавшей столько благоговения, при царской власти: все будут ублажать тебя, гостеприимницу святых, заступницу церквей, соревновательницу апостолам. В самом деле, если даже ты получила в удел женскую природу, всё же тебе возможно соревновать и апостольским успехам…»

«Вот, видимо, как надо разговаривать с царями, чтобы тебя любили», – усмехнулся про себя Синесий. Что-что, а льстить власть имущим за последние десятилетия галилеяне научились…

Наконец, архиепископ закончил свою длительную речь, толпа заревела от восторга, десятки рук потянулись к длинным полам облачения архиепископа, чтобы коснуться его края, но тот, нахмурившись, подобрал одежды и отрицательно замотал головой, что-то отвечая тем, кто пытался к нему приблизиться. Синесий, глядя на человеческий водоворот, закрутившийся у ступеней, решил, что больше ему здесь искать нечего, и, покинув портик, начал пробираться к ближайшему переулку.

– Синесий! – вдруг окликнул его знакомый голос. Аврелиан, стоявший с краю наверху ступеней, заметил киренянина и, помахав рукой, подал знак подойти. С большим трудом Синесий протиснулся сквозь людскую толщу и поднялся по ступеням.

– Сейчас я тебя представлю василевсу, – шепнул Аврелиан и, схватив Синесия за руку, точно дитя, потащил за собой мимо насторожившихся щитоносцев. – Поклонись ему в пояс, на колени можешь не вставать.

Синесий слегка опешил, потому что мысль встать перед кем бы то ни было на колени даже не приходила ему в голову.

– Ваша милость, позвольте представить вам моего друга, посланца города Кирены, господина Синесия, – обратился префект вигилии к василевсу, уже направившемуся прочь. – Не будучи крещен, господин Синесий выразил желание принять участие в нашем торжестве. Быть может, вы окажете ему милость и примете его в ближайшие дни: у него к тебе поручение от киренской курии…

Аркадий смерил киренянина равнодушным взглядом водянистых глаз и, едва взглянув на него, пробормотал:

– Да просветит тебя Господь истинной верой, – а потом, повернувшись к Аврелиану, процедил сквозь зубы, но Синесий прекрасно расслышал его слова: «Хотя бы в праздник ты можешь не докучать мне с просителями?»

Между тем Евдоксия, стоявшая рядом, посмотрела на Синесия в упор взглядом оценивающим и строгим и нетерпеливо шепнула мужу: «Пойдем же!» Синесий развернулся и, прикусив губу, стал спускаться по ступеням, понимая, что никакой пользы его делу это приключение длиною в ночь не принесло.

Глава 2. Потомок Иракла