Огненная буря

Я закрыла руками уши, в надежде укрыться от него, но в действительности это был не звук и шел он не через мои уши. Это было нечто иное, некая вибрация, существовавшая между эфиром и реальным миром, являющаяся частью обоих и в то же время не принадлежавшая ни одному из них - это было пугающе и ужасно, и это было похоже на болезнь, словно я слышала физическое проявление болезни.

Демон. Демону удалось добраться до другого Оракула - вероятно к тому, что в Седоне - и Мать была ужасно обижена и разъярена, не в силах нанести ответный удар любым действенным способом, чтобы защитить себя. Поэтому она нападала на всё и вся, что двигалось.

Я была как бактерия пытающаяся поговорить с Альбертом Эйнштейном, но я должна была что-то сделать. Что угодно. Я убрала руки от моих ушей и заорала, - Заткнись!

И они замолчали.

Вау.

Все трое уставились на меня, и я моргнула; все три головы медленно наклонились вбок, рассматривая меня. Багровые глаза с мерцающими вспышками оранжевого, желтого и обжигающего бледно-голубого.

- Я знаю, - сказала я. Мой желудок пытался самопроизвольно сжаться в тугой маленький комочек ужаса, а колени не хотели оставаться твердыми. Я приготовилась, стоя у кирпичной стены, и безумно размышляла, что из всех когда-либо проведенных переговоров об освобождении заложников, эти должны были быть самыми грандиозными. Никакого давления. - Я знаю, как это больно. Ты меня слышишь? Ты меня понимаешь?

Ничего. Их головы остались наклоненными. Они не двигались, ни на дюйм. Застывшие, словно статуи, кроме тревожного, чужеродного пламени в их глазах.

- Я могу помочь, - сказала я. - Если в Оракуле есть Метка Демона, я могу помочь. Просто отведите меня туда. Или, по крайней мере, укажите мне путь.

Это не помогало. Они меня не понимали, хотя они, конечно, знали, что я была там - они разыскали меня, что означало, что она была в курсе моего существования. Черт... Дэвид был буфером. Имара сказала, что она не смогла найти его, а это означало, что каким-то образом он был отрезан от всех других Джиннов, и без него, никто не мог устоять.

Никакого буфера между Джиннами и Землей. Ничего, что держало бы их в здравом уме.

Троица снова открыли свои рты и запели. Это было нечто неопределенное, но я посчитала это плачем. Печаль, глубокая, рваная и болезненная. Потеря. Ужас. Было больно это слышать, от чего мои колени подкосились; я закричала от короткого укола боли, который распространился вверх от удара о бетон коленными чашечками, затем опустился вниз. Я не была уверена, что могла встать. Не была уверена, что хотела вставать.

Я не знала, как ей ответить, кроме слов. - Я знаю, - сказала я. - Я знаю, что это больно. Я знаю, что ты хочешь перестать чувствовать боль. Как и я.

Может, был тот же оттенок мучения в моем голосе. Может, она слышала музыку этого в словах, даже если слова ничего не значат.

Глаза Рэйчел замерцали. Красным, потом бледно-голубым, затем свирепое хищное золото, к которому я привыкла.

На мгновение, я причитала в них все - чистый глубокий ужас от того, что она делает, бессильная злоба на неспособность это остановить, отчаяние, разрывающая боль, которая была отголоском Земли.

У нее не было времени поговорить, и я едва успела вздохнуть и сформировать намерение спросить, прежде чем Мать снова захватила Рэйчел.

Песня снова зазвучала, мягко, почти шепотом, и в ней было что-то смертельное. Как мать поет колыбельную своему ребенку, собираясь его задушить, потому что мир был слишком суровым местом, со слишком невыносимо острыми краями для такой хрупкой жизни...

Я среагировала инстинктивно. Я была в ужасе сверх всяких причин, ведь я знала, знала, что моя жизнь подходит к концу, и мне придется действовать или умереть на коленях.

Я не собиралась умирать на коленях. Я поднялась на ноги, преодолела несколько метров, отделявших меня от Рэйчел, и ударила ее. Сильный правый удар в челюсть, задействовав при этом плечо, поскольку знала, как надо бить. Насколько могла сказать самой себе, это был чертовски хороший удар, потому что я почувствовала, как каждая косточка в руке превращается в осколки стекла, и была уверена, что сломала каждую из них, начиная от пальцев и заканчивая ключицей...

... но она закрыла рот, отступив на шаг, и два других Джинна последовали ее примеру.

- Хватит! - заорала я. - Достаточно! Я знаю, что это больно, я знаю тебе больно, и это сводит тебя с ума, но, черт возьми, прекрати! Это не какая-то подростковая мыльная опера! Мы живем здесь! Мы - часть тебя. Люди имеют значение! Джинны имеют значение! Ты не можешь убить нас только потому, что ты - подавлена и зла!

Это была страстная речь. Я не думаю, что она поняла хоть слово. Наверное, это прозвучало как жужжание насекомого в ее ухе, пока она рыдала в тоске, но всего на секунду, Земля была достаточно удивлена простым внешним видом назойливой мухи, что она остановилась в разрывании нас на куски.

А Джинны все смотрели на меня своими глазами, в той или иной степени обеспокоенные и встревоженные.