Огненная кровь. Том 1 (СИ)

— Смотрю ночи с крестьянками и купчихами пошли тебе на пользу — ты совсем разучился общаться в приличном обществе! — ответила она с миной презрения на лице.

— А под приличным обществом ты, видимо, понимаешь себя, вот эту рыжую обладательницу «очевидных достоинств», едва прикрытую платьем, и вон тот, кусок тщеславного льда — борца за чистоту языка на официальных приёмах? — Альберт указал бокалом на Таиссу. — Общество? Да. Приличное? Слишком голое для приличного.

— Альберт! А тебе не кажется, что ты мог бы вести себя менее вызывающее, учитывая траур и вообще обстоятельства! — воскликнула Хейда.

— Мне не кажется. Вернее, мне кажется, что «учитывая вообще то обстоятельство», что твой муж умер месяц назад, ты могла бы надеть платье с «менее вызывающим» декольте и так явно не демонстрировать свои… «очевидные достоинства». Или ты уже открыла сезон охоты на нового мужа? — он усмехнулся и подмигнул ей.

— Ты просто подлец! Или изображаешь подлеца, уж не знаю зачем! — воскликнула уязвлённая Хейда.

— Согласен по всем пунктам — легко изображать подлеца, если ты подлец, — хмыкнул Альберт и плеснул себе вина.

— Браво, Альберт! — Милена театрально хлопнула в ладоши, но ноздри её трепетали от ярости. — Всё, как раньше. Видимо, кровь всё-таки не вода, что и ждать от того, чья мать была шлюхой!

— Твоя, как мы помним из семейной истории, тоже оказалась не слишком разборчива в связях. Или ты решила думать, что вон те закопчённые развалины на холме появились от того, что кто-то баловался с огнивом? Или ты забыла, что это наш папаша сжёг старый замок за то, что твоя мать кувыркалась с… а с кем там она ему изменила? Кажется, он был учителем фехтования. Уж не знаю, чем он там фехтовал…

— Не смей говорить так о нашей матери, бастард! — воскликнул Драгояр.

— О! Я-то всё ждал, когда же ты вспомнишь, кто я такой, — Альберт отсалютовал ему бокалом. — Знаешь, братец, если ты свинья и лежишь в луже, то едва ли тебя можно оскорбить, назвав свиньёй. Я был бастардом в тот день, когда появился на свет. И с того дня, поверь мне, ничего не изменилось. Какую струну ты думаешь задеть в моей душе, называя меня бастардом в очередной раз? Хотя нет. Папаша-то, оказывается, меня признал! Паршиво, наверное, сидеть теперь со мной на равных за одним столом, а, братец?

— Ты мне не ровня, бастард! — глаза Драгояра сверкнули холодной синевой. — И никогда ею не станешь! Хоть отец тебя и признал, но ты всё равно не станешь багрянородным — сын шлюхи! Скажи спасибо, что ты вообще сидишь за этим столом, а не рядом с собаками, как раньше. Потому что там тебе самое место, как я думаю!

— И давно ты научился думать? Помнится, с этим у тебя всегда были проблемы.

— Ты бастард и свинья!

— И что?

— Тебе здесь не место, надеюсь, ты это понимаешь? — Драгояр хотел вскочить, но его удержала рука Милены.

— Вот знаешь, Драгояр, — произнёс Альберт ещё отодвигая кресло, — когда люди говорят, что годы придают мудрости — они врут. Ты вот как был идиотом, так и им остался, а ведь с нашей последней встречи почти десять лет прошло. Выходит, не в коня корм. Потому что и ежу понятно, что теперь не тебе решать, где мне место, а где нет — волеизъявление папаши, Дуарх его дери! Sapienti sat*, как говорят лекари.

(*прим. (лат.) — «умному достаточно», «для понимающего достаточно»)

— Да я убью тебя! — рявкнул Драгояр, пытаясь нащупать рукоять кинжала или баритты, но в этот зал не разрешалось проносить оружие.

— Как скажешь. Только не здесь. Позже. Не будем портить дорогие ковры, папаша бы это не одобрил. — Альберт бесцеремонно поднял серебряную крышку на блюде, с которым подошёл слуга. — Что у нас тут на десерт после фазана? Клубничный мусс! Ну, вот после него в самый раз!

— Договорились, — произнёс Драгояр многообещающе.

— И только не делай такое лицо, будто уже сочиняешь мне эпитафию! — хмыкнул Альберт и выпил немного вина.

— Я сильнее тебя!

— А я умнее. И злее, — Альберт зло прищурился. — Так что напомни, чтобы я прислал тебе корзинку с бадягой на утро — помогает сводить синяки с лица. Я же лекарь, знаю, что говорю.

— Альберт, ты, кажется, перегибаешь палку, — вмешался Гасьярд.

— Что, дядя Гас, как я погляжу за десять лет ничего не изменилось в этом милом зверинце? Стабильность — признак мастерства.

— Почему же не изменилось, — ответила Милена, — кое-что изменилось в худшую сторону — ты вот в конец оскотинился, Альберт. Впрочем, это и не удивительно, если общаться в основном со шлюхами.

— Милена, послушай, — Альберт прищурился, и лицо его исказила жёсткая усмешка, — я вот думал, что ты перерастёшь свою желчь, когда выйдешь из подросткового возраста. Но я ошибался. Так что, поверь, говорю тебе как лекарь, желчь портит цвет лица, пей больше воды, той, что течёт из источника на горе. Она, конечно, воняет, как тухлый сыр, но я уверен, что с твоей силой духа ты даже конский навоз сможешь есть из вазочки с улыбкой, если это поможет стать тебе красивее.