Огненная кровь. Том 2 (СИ)

Она столько усилий приложила, чтобы не думать о нём. Она боролось с собой, как могла, и сегодня она почти сдалась. И что в итоге? За её спиной он, оказывается, делает то же самое, что проделывал с ней, только теперь со своей мачехой. Подонок! Он ничем не лучше своего отца!

Ненавижу!

Но нет, она не такая уж и слабая. Она сама разорвёт эту связь, раз он не хочет этого делать или не может, она найдёт способ и освободится от этого наваждения. Она сама будет решать, что ей делать.

К демонам всех их: Гасьярда, Таиссу, Милену… и Альберта! Его в первую очередь!

Ненавижу его!

И себя…

За свою слабость, за то, что стояла у него под дверью, собираясь войти, если он позовёт, за то, что видела тот сон, за то, что хотела его поцелуев и за то, что так в нём ошиблась…

Но почему же ей так больно?

— Что с тобой? — спросил Себастьян, провожая Иррис по галерее в её покои. — Весь вечер на тебе лица нет, что случилось?

Он остановился и преградил ей дорогу. Сумерки уже легли на сад, в тёмном небе зажглись звёзды, запели редкие цикады, и воздух стал тих и прохладен, как-то по-осеннему.

Вечер окутал их, а у Иррис сердце сжалось от того, что она собралась сделать, и, помедлив мгновенье, произнесла тихо:

— Прости меня.

— Простить? За что? — голос Себастьяна казался удивлённым и встревоженным одновременно.

Иррис набрала воздуха в грудь — выпитое вино и сумерки придали ей смелости, и глядя в пол, произнесла тихо:

— Я не люблю тебя, Себастьян… Я хочу этого, но у меня не получается. У меня нет тех чувств, которые должны быть, и это… это мешает сделать всё, как надо. Гасьярд сказал, что из-за этого он не может завершить ритуал. Что наш брак в итоге не даст того, что от него ожидают, и в этом моя вина. Прости меня! Прости…

Она сплела пальцы и подняла взгляд на Себастьяна. Он молчал. Прислонился плечом к колонне и, не отрываясь, смотрел на Иррис. Пламя факела трепетало неподалёку, отбрасывая рваную тень на его лицо, но оно было бесстрастным.

Так они молчали некоторое время, он — глядя неотрывно, а она — стискивая пальцы, пока, наконец, он не отвёл взгляд куда-то в тёмную гущу сада и ответил так же тихо:

— Я знаю, что ты меня не любишь.

— Знаешь? — спросила она удивлённо. — Но… разве… это так очевидно?

Он усмехнулся и произнёс грустно:

— Не думал, что скажу тебе это вот так… вот здесь… и при таких обстоятельствах. Но раз так вышло… Я знаю... потому что люблю тебя, Иррис. Люблю. А когда любишь, то видишь иногда даже слишком много в том, кого любишь. Я вижу, что ты пытаешься изображать чувства и что мучаешься этим.

«Она думала, я не вижу. Но у влюблённых очень острое зрение на предмет своей любви».

Боги милосердные!

Эта строчка из дневника отца всплыла в голове сама собой, и у Иррис даже дыхание перехватило от этой безысходности.

— Прости меня! Прости! — произнесла она горячо.

— Я хоть немного нравлюсь тебе? — спросил он, снова вглядываясь в её лицо.

— Ты нравишься мне, Себастьян! И я тебя уважаю, мне с тобой хорошо, я… но… это не любовь! И это… я словно обманываю тебя, и я так не могу!

Она замолчала, понимая, что делает ему больно, понимая, что это всё полуправда, что главная причина не в том, что она не любит Себастьяна. Любовь не играла особой роли в её браке с Эрхардом, а причина в другом — в этой треклятой связи, в этой магии, в наваждении, в том, что её мысли заняты другим мужчиной. И в них нет места для Себастьяна. Но она не могла признаться ему в этом.

— Хочешь, мы отложим свадьбу? Мы не станем торопиться. Любовь может родиться со временем. Симпатия превратиться во что-то более сильное, — он осторожно коснулся её руки, — дай мне шанс, Иррис.

— Но… как же поединок? Тебе ведь нужна сила, — она не отдёрнула руку, его прикосновение было мягким, не настойчивым, — но... как сказала Таисса, от меня нет никакой пользы!

— Забудь об этом. Я жил без этого, проживу и ещё столько же. Я не хочу из-за этого тебя потерять. Ты, как глоток свежего воздуха в этом доме, и даже если я не стану верховным джартом я смогу быть просто счастливым рядом с тобой.

Лучше бы он ударил её. Лучше бы оскорбил или выгнал. Потому что это было бы не так больно.

Она посмотрела на Себастьяна и поняла вдруг, почему Регина когда-то выбрала её отца. Такая любовь притягивает, такая любовь кажется спасением, стеной, за которой можно спрятаться…

Только, увы, как оказалось, такой выбор никого не сделал счастливым. За этой стеной нельзя спрятаться от себя.

И ощущение того, что это злой рок, что всё повторяется, и у неё, как и у Регины, нет выбора, осознание этого легло на неё тяжёлым грузом.

— Дай мне время, — произнесла она, наконец, едва выдавив из себя эти слова, — мне нужно понять, чего я хочу.

— Я буду ждать сколько нужно, Иррис.

Она вошла в комнату, села на кровать и долго не могла прийти в себя.