Огненная кровь. Том 2

И эта мысль накрыла Иррис таким отчаяньем, что слёзы побежали в три ручья, но она усилием воли сдержала рыдания — не стоит охране этого слышать.

— Прости меня! Прости! Прости! — прошептала горячо и прижалась мокрым от слёз лицом к его ладони, удерживая её обеими руками.

Какая же она тёплая…

Боги милосердные! Почему ей сейчас так плохо, и почему так хорошо от одного только его прикосновения?

Внутри зашевелился вихрь, и она не стала его сдерживать.

— Пожалуйста, не умирай! Пожалуйста! Не надо! Прошу тебя, — прошептала она, прижимаясь щекой к его ладони. — Я не вынесу этого! Альберт…

Почему ей так невыносимо больно? Даже больнее, чем вчера? Только боль эта другая…

Что ей делать?!

Она мысленно взмолилась Богине Айфур, горячо и страстно, вложив в эту молитву всю силу своей боли:

Если ты слышишь меня, Великая мать всех ветров, если можешь мне помочь — спаси его! Спаси… Забери всё — этот город и этот дворец, мой дар, мою жизнь, только спаси его!

Если он умрёт, то она не станет себя сдерживать. Этот вихрь, что сейчас растёт внутри неё, она выпустит его наружу, и он разрушит этот дворец до основания, камня на камне не оставит от проклятого змеиного логова и сровняет всё с землёй!

Вихрь вращался и ширился, и где-то вдалеке глухо заворчал гром, гроза подбиралась к Эддару со стороны моря.

Если бы они могли поговорить! Если бы она только могла что-нибудь исправить!

Но что можно было исправить?

Она коснулась его ладони губами, там, где отчётливо виднелся старый шрам в виде полумесяца, а потом поцеловала рядом, а потом ещё раз и ещё. И от слёз его ладонь стала совсем солёной. Сплела свои пальцы и его и, прижав руку к груди, согнулась почти пополам от невыразимого горя.

Альберт пошевелился во сне, на лице мелькнула тень переживания, и, будто пытаясь что-то сказать, его губы приоткрылись, но он лишь тихо вздохнул. И сама не ожидая такого порыва, Иррис наклонилась и поцеловала его в губы, прижалась на мгновенье щекой к его щеке, и отпрянула, услышав, как Цинта нарочито громко шаркает ногами у двери.

* * *

— Ну вот, мой князь, ты всё-таки жив, — произнёс Цинта, едва Альберт открыл глаза.

— Знаешь, я уже думал, что попал в Светлые сады Миеле, но потом увидел тебя и понял — Боги не могут быть настолько жестоки. Не может же первый, кого я там встречу, сразу оказаться тобой! — усмехнулся Альберт.

— Либо ты ошибся насчёт яда, либо это и правда странно, — ответил Цинта, — но раз ты уже шутишь, стало быть, тебе лучше.

Альберт посмотрел в окно — темно, наверное, вечер. Какого дня? Дождь лил, как из ведра и всё небо было затянуто тучами, и такого ливня в Эддаре он не припоминал.

— Что я пропустил?

— О! Всё, как ты любишь! — Цинта на радостях, принялся рассказывать ему последние события. — Драгояр и Себастьян подрались, в Тибора воткнули нож, а Истефану нос сломали, и даже из Гасьярда Милена выдрала клок волос. Эверинн назвала всех скотами, а Таисса ходит, обмотав шею шарфом — прячет синяки от твоих пальцев, ненавидит тебя и грозится убить, если ты выживешь. Милена сидит в своих покоях под замком и крушит всё, что попало ей под руки, и слуги ночью тихо праздновали этот факт. В кои-то веки кто-то приструнил злобную фурию.

Альберт рассмеялся, но потом спросил, вдруг став серьёзным:

— А как там… моя пациентка?

— Которая? — спросил Цинта, сделав вид, что не понимает о чём идёт речь.

— Тебе челюсть сломать?

— Эх, мой князь, будучи без сознания, ты мне больше нравился. Ты даже сказал в бреду, что я твой единственный друг, а теперь вот, извольте — челюсть сломать! — буркнул Цинта. — Нормально всё с ней.

Наверное, нужно было сказать, что она приходила. Цинта слышал, как она плакала, и видел, как держала Альберта за руку. Армана сказала, что она плакала и потом, в своей комнате. Но если он скажет ему это, то князь вскочит, как есть, и тут же помчится к ней. И чем это закончится? Уж точно ничем хорошим.

И поэтому он промолчал.

Эта женщина приносит Альберту одни сплошные несчастья! Знай он раньше — наплевал бы на таврачий закон и не стал бы посылать его в тот обрыв.

— Нормально? — переспросил Альберт.

— Нормально, — ответил мрачно Цинта, — так мне вещи собирать?

— Какие вещи?

— Так давеча кто-то собирался отплыть в Ашуман.

— Какой ещё к Дуарху Ашуман? Никуда я не поплыву!

— Позволь спросить, с чего такая перемена? — спросил Цинта.

Князь встал с кровати, подошёл к окну, держась за стену — голова ещё кружилась.

— Боюсь, если я уеду сейчас, — произнёс негромко, глядя в мутную пелену дождя, — Иррис не доживёт даже до совета, не то что до свадьбы или поединка.

— Хочешь знать, что думаю я? — начал, было Цинта.

— Не хочу. Я и так знаю.