Огненная обезьяна

Фурцев сидел в директорском кресле, место напротив, в торце стола занимал старший лейтенант Ляпунов, командир стрелковой роты. Его брат-близнец геройски погиб с японскую компанию. За столом также сидели командующие взводами "курсантов" и "ополченцев". Лейтенант Петухов по кличке "профессор" (из-за бородки эспаньолки и круглых очков) и лейтенант Косоротов. У него действительно был скошенный рот и неприятный, всегда исподволь, взгляд. Он был старше всех, у него была одышка, и он по большей части помалкивал. Начальник артиллерии Будкин и танкист Теслюк сидели у стены. Когда надо было что-то посмотреть на карте, что занимала середину стола, они вставали и заглядывали через спины. Танкист при этом все время ронял на карту пепел с папиросы.

Твердило тоже сидел у стены, ему было приказано явиться сюда Головковым, (он назначил главного редактора газеты своим заместителем), но к карте подходить не смел, чувствуя, что это не понравится капитану. Тихо вздыхал Александр Васильевич и разглядывал свои грязные сапоги.

Все уже доложили о положении дел в своих частях. Положение было такое же, как всегда перед боем: больше всего возни с пионерами. То в прострацию впадают, то вопросами мучают. В общем, как сказал Ляпунов, "все варианты: от запора, до поноса". Давно уже было известно, что полноценным солдатик становится с третьей компании. "Если доживает", — опять же заметил Ляпунов. При этом некоторые украдкой поглядели на политрука, и во взглядах читалось — вот бы все пионеры являлись "сюда" такими.

Выявлено было шестеро наркоманов.

— Что-то многовато. — Сказал Фурцев.

Наркоманов заперли в школьном медпункте, прикрутили к укрепленным предметам простынями, да и все. Что ж придется потерпеть ребятам. Вспомнить хотя бы солдата Колокольникова, его убили всего лишь, а сколько мог еще дряни принести своей рати.

Легче всего решилось с гомосексуалистами, тут отличился неординарной работой ума Будкин.

— А я их к минометам приставлю. Они ж у меня за голубятней, бьют по навесной, в кого попадают — не видно.

Оказалось, что начальник артиллерии путает гомосексуалистов с пацифистами-непротивленцами, но объяснять разницу было некогда.

Последнею темой перед главным разговором, был танк.

— Не заводится. — Покачал головой недовольный собою механик, и опять куда-то уронил пепел. — Один раз добились мы с Родионовым заднего хода, он и зарылся в кучу металлолома.

— Ваш Родионов утверждает, что там нехватка деталей. — Сказал политрук.

Все поглядели на танкиста — такого никому слышать еще не приходилось. Вот уж по материальной части всегда все было полностью и честно. Утверждать, что технику выдали порченной, значит брать на себя очень много.

— Так точно, Родионов утверждает.

— Получается — вредительство! — Возвысил голос Головков.

— Не знаю я. Родионов в мастерских присмотрел небольшой токарный станок, говорит, что можно что-то придумать. Своими силами.

Политрук встал, стрельнул левой рукой, обнажая запястье.

— Четверть двеннадцатого, когда справляться своими силами!? Впрочем, танк, это всего лишь танк, хотя в определенной ситуации он может решить судьбу всего дела. Но сейчас я хочу сказать о другом.

Фурцев знал о каком "другом" пойдет речь и поэтому внутренне собрался, даже положил руки перед собою на стол. Остальные тоже все понимали, и поединка комиссара с командиром ждали с интересом. И вполне понятным — надо же знать, кто, в конце концов, является тут главным. Все слишком хорошо были осведомлены о бреде многоначалия, что чуть не привело к поражению в прошлой компании.

— Да, товарищ капитан, четверть двеннадцатого. Мышкин обещал вернуться к десяти. — Головков помолчал, как бы решаясь сказать неприятные начальнику слова. — Надо что-то… нельзя больше ждать! Все офицеры в курсе моего мнения о том, что нам надо незамедлительно занять территорию хлебозавода, что этого требуют самые общие соображения стратегии.

— Но все офицеры также в курсе того, что нельзя прибегать к слишком решительным шагам, пока не знаешь, с кем предстоит иметь дело. — Резко ответил капитан.

Молчание. И Фурцев не взялся бы утверждать, что молчание это в его пользу. Тогда он сказал еще.

— С большинством из вас мы прошли длинный боевой путь, и каждый из личного опыта доподлинно знает — не суди о противнике по оружию, что тебе выдали.

Политрук юрко вмешался.

— Из "личного опыта", опыт полезнейшая вещь, но он не может быть руководством на все времена. Ведь нет такого писаного закона — получил кольчугу времен Александра Невского, забудь о крестоносцах. Приобретенный опыт полностью справедлив только для прошлого, в котором приобретен. Нельзя доверяться ему слепо, надо и в будущее посматривать, раз даны нам глаза. А в глаза эти все время лезут доказательства того, что в этот раз нам, против наших ПТРов, сорокапяток и минометов с гей-славянами надо ожидать как раз атаки танков и автоматчиков. Мы все видели следы от разрывов бомб, а младший лейтенант Булкин слышал в районе парка за площадью звуки похожие на гул моторов.