Огненная проповедь

– Я бы и не был таким, если б не ты. Если бы ты так всё не усложнила с самого начала.

Ожидая все эти месяцы, когда он придет в камеру, я тщательно обдумывала, что скажу ему, и обещала себе держаться спокойно. Но, как только Зак подошел к двери, мои нервы сдали. Мне снова предстояло остаться в одиночестве, запертой в камере. Я вдруг почувствовала, будто меня переполняет кровь, клокочет и бурлит, сотрясая всё тело в бешеном ритме. Я ринулась к нему и схватилась за ключи, которые он сжимал в руках. Зак был на полголовы выше меня и значительно сильнее, учитывая, что шесть лет в поселении я жила впроголодь, а последние несколько месяцев и вовсе провела в заточении. Он поймал меня за шею и держал на вытянутой руке почти без всяких усилий. Я понимала, что даже если вцеплюсь в него или пну, никакого толка от этого не будет. И если бы мне, скажем, удалось ударить его или сломать руку, я бы в равной степени ранила и себя. Но в моем понимании я боролась не с ним, а с глухими стенами камеры, с бетонным полом, с равнодушным течением времени, что медленно отсчитывало час за часом, пока мне приходилось здесь гнить. Я налегла на Зака всем весом, пока костяшки его пальцев не уперлись мне в челюсть. Он так и продолжал держать меня за горло, вытянув руку, и не уступил, даже когда я вонзила ногти ему в предплечье. Он наклонился вперед, и я расслышала его шепот сквозь собственное неистовое дыхание.

– В каком-то смысле я должен быть тебе благодарен. Остальные в Совете могут лишь рассуждать о риске. Об угрозе заражения. Но они не жили с этим, как я. Они понятия не имеют, насколько вы можете быть опасными.

Я заметила, что меня трясет, только когда он отпустил свою руку. Тогда же увидела, что его тоже трясло. Мы еще долго стояли так, и пространство между нами, казалось, звенело от напряжения и частого, шумного дыхания, напоминавшего ночь перед летним штормом, когда воздух горит, цикады стрекочут и весь мир трепещет в ожидании.

– Пожалуйста, не поступай так со мной, Зак, – взмолилась я и сразу вспомнила, как когда-то мальчишкой он просил меня признаться, что я – Омега.

Так ли он чувствовал себя тогда?

Зак ничего не ответил, просто отвернулся. Когда он вышел и запер за собой дверь, я посмотрела на свои кулаки – они все еще дрожали, и увидела кровь под ногтями правой руки.

* * *

Исповедница взяла в привычку приносить с собой карту. Не утруждая себя предисловиями, она запирала за собой дверь и раскладывала карту на кровати. Затем устремляла взгляд на меня.

– Покажи, где находится Остров.

Иногда она обводила пальцем некоторые места.

– Мы знаем, что у западного или юго-западного побережья. Мы все ближе и обязательно их найдем.

– Тогда что вы от меня хотите?

– Твой брат не отличается особым терпением.

Я усмехнулась.

– И что вы сделаете? Будете пытать меня? Угрожать смертью? Любую сильную боль будет чувствовать и Зак.

Исповедница подалась вперед.

– Думаешь, нет ничего хуже, чем то, что мы уже с тобой сделали? Ты понятия не имеешь, как тебе повезло. И это везение не закончится только в том случае, если ты будешь полезна для нас.

Она снова сунула мне карту. Ее настойчивый взгляд ощущался буквально физически. Он жег так же, как горело клеймо на моем лбу все прошедшие годы.

– Такой же полезной, как вы, работая на них? Дрессированный урод для хозяев Альф?

Она наклонилась вперед, очень медленно, пока ее лицо не приблизилось к моему так, что я смогла увидеть крошечные волоски на щеках, тонкие и бледные, как рыльца кукурузы. Ее ноздри чуть заметно раздувались. Она сделала глубокий медленный вдох, затем другой.

– А ты уверена, что это я у них в подчинении? – прошептала она.

Она еще глубже проникла в мой мозг. Как-то мы с Заком, еще детьми, приподняли большой и плоский камень и обнаружили под ним червей и белых, полупрозрачных личинок, вырванных из привычной темноты на беспощадный свет. Сейчас под взглядом Исповедницы я чувствовала себя, как те личинки. Казалось, она могла рассмотреть всю меня, насквозь, и даже потрогать. Сначала я испытала потрясение, но затем научилась закрывать свои мысли так же, как смыкаю веки или сжимаю пальцы в кулак. Научилась не впускать ее, чтобы сохранить частицу себя. Я знала, что мне нужно скрывать от нее Остров. Но также, пусть и по эгоистичным соображениям, мне не хотелось открывать ей некоторые личные воспоминания, какими я особенно дорожила: осенний полдень. Мы с Заком учились писа́ть во дворе за домом. Сидя на корточках, выводили неуклюжие буквы в пыли, а молодые петушки дрались вокруг нас. Зак написал мое имя, а я – его.

Долгие дни у реки. Пока другие дети в школе, мы бесцельно скитались по улице и находили порой настоящие сокровища. Потом делились находками друг с другом. Зак показал мне окаменелую улитку. А я принесла ему раскрытую устричную раковину, внутри такую же молочно-белую, как глаз слепого нищего Омеги, который встретился на дороге в Хейвен.