Огненная судьба. Повесть о Сергее Лазо

— Тогда, выходит, им на рудниках и вовсе делать нечего. А пришли же! За них, брат, не решай. У них свои планы. Тебя не спросят.

Бедность рудничных рабочих была мужикам известна. На Тетюхинские рудники или в Сучан, на шахты, шли наниматься от последней нищеты. Сивухин Петр, проработавший на шахтах два с лишним года, ушел оттуда, едва представилась возможность.

До самого рассвета просидели в школе мужики: мечтали, спорили, доказывали, сомневались, не подозревая, что беда не за горами…

Свалившись возле паршинских ворот, Егорша очнулся в тепле, чья-то рука придерживала его голову, в рот вливалось горькое питье. Перед глазами маячило крохотное сморщенное личико. Мужской голос что-то произнес на незнакомом языке. Егорша сделал усилие: ему показалось, что голос он сейчас узнает. Мужчина тоже наклонился над больным, и Егорша не поверил своим глазам: Пак. Он лежал в корейской фанзе.

Выздоровление шло медленно. Часто приходил какой-то человек и первым делом совал ему под мышку скользкую холодную палочку. Егорша вздрагивал. Человек бодро заявлял: «Прогресс налицо!» — и принимался с кем-то спорить, совершенно забыв о больном. Поминались какой-то атаман Семенов, адмирал Колчак, Забайкальский и Уссурийский фронты, чехи, десант японцев и американцев. Егорша ничего не понимал. Вроде бы по-русски говорят, а не разберешь!

— Пойми ты, — горячился тенорок, — японцам уголь нужен и тоннели, а не ты. Плевать они хотели на тебя. Они дальше Сучана, дальше копей не пойдут.

— Значит, офицерье пожалует! — возражал чей-то прокуренный суровый голос. — Думаешь, с ними слаще будет?

— Никто этого не говорит. Но по приказу самого товарища Ленина…

— …и товарища Лазо! — строптиво добавлял суровый голос.

Раздавалось хлопанье руками по бокам.

— Лазо! Ты мне его сначала покажи.

— А вот погоди. Пожалует — он тебе покажет! Он с тобой не будет цацкаться, как мы. Он — сразу. У него брат, не пикнешь!

— Нет, нету ему смысла появляться тут! Пойми, ловят его, ищут, большие тыщи предлагают.

— Да хоть мильён!

— Ну, знаешь!..

— В общем, нечего нам ждать. Смотри, дождемся! Ну вот чего ты тянешь, на что надеешься?

— Самолично не имею никакого права. Для чего у нас Совет? Чтобы советоваться!

— Смотри, досоветуемся!..

Доругиваясь, эти люди уходили, голоса их затихали на улице. В фанзе наступала тишина, лишь изредка прошелестят робкие шаги — это пройдет по циновкам старенькая кореянка.

День-деньской Егорша оставался с глазу на глаз с бессловесной старушкой. Даже в крохотной фанзе она ухитрялась быть незаметной. Вечером заявлялся Пак и, словно хозяйка ухват, ставил в угол винтовку. Это был совсем не тот Пак, которого столько лет знал Егорша. Каждое утро кореец отправлялся в Совет, помещавшийся в деревенской школе.

— Твоя вставай, твоя тоже ходи! — уверенно сказал он Егорше.

Нет, Пак изменился неузнаваемо! Что же произошло?

Снаружи послышались голоса, в фанзу вошли сивухинский зять Влас в потрепанной шинели и незнакомый человек в очках.

— Альён хасимника (здравствуйте)! — громко произнес очкастый.

Он ткнул пальцем в переносицу, поправляя очки, и склонил голову набок, разглядывая выздоравливающего.

— Тэ-эк-с, прогресс явно налицо!

Ага, вот кто совал ему под мышку холодную скользкую палочку! Егорша слабо улыбнулся.

Очкастый сел, уперся кулаками в колени. Глаза его смотрели строго.

— Егорша, Егор… следовательно, Георгий. Имя-то у тебя, а? Героическое имя! Георгий-победоносец… слыхал? А то — Егорша. Кончилось то время, забудь и выкинь. И гляди на жизнь с точки зрения. Хозяином гляди! Ты кто? Трудовой элемент! Значит, откачнуться от нас не имеешь никакого права. Вот как он, — показал очкастый на улыбающегося Пака. — Мы корейскую нацию освободим поголовно. Теперь наше время!

Мало что понял Егорша из слов очкастого, но главное было ясно — жить следовало совсем иначе, чем прежде. Тот же Пак… не узнать стало человека!

Влас, такой же молчаливый, как и его тесть старик Сивухин, терпеливо слушал своего товарища. Затем он напомнил, что время уходить. Влас называл очкастого Тимошей. Они поднялись, Пак вышел их проводить и долго не возвращался. В фанзе было слышно, как приходившие с кем-то встретились у ворот, заговорили, стали спорить — голоса ожесточились.

— Про высадку японцев ты, как понимаю, слышал. Очень хорошо! А знаешь, что они первым делом сделали? А-а, молчишь! А они взяли и арестовали весь Совет.

— Японцы? Не имели никакого права!

— Ну, может, не сами, а наусъкали кого-то. Тех же генералов с офицерами и науськали. А тем что? Только дай душу отвести. Суханова, председателя, убили. Был человек, вот как ты сейчас передо мной, и нету. Вот они как действуют-то! А ты говоришь. Соображать надо, не маленький уже… Сейчас такое дело заварилось; или они нас, или мы их.