Огненная вьюга

Командиры остановились на заснеженной дороге. Мимо них один за другим шли лыжники. Заметно поредел в схватках с врагом отряд. Он и так был невелик, а теперь и вовсе. Восемнадцать бойцов навек остались в подмосковных лесах, четверых тяжелораненых пришлось разместить в лесных деревушках до подхода наших войск, шестеро раненых двигались в строю.

Через несколько дней в восемнадцать семей придут похоронки, прольются слезы отцов, матерей, молодых вдов, осиротевших детей. Но что поделаешь! Безжалостна, жестока война. Василию Махоркину повезло. Смерть дохнула ему в лицо. Пуля пробороздила ему голову ото лба до подбородка. По докладу военфельдшера, она зацепила череп, но не пробила его. Ранение опасное, коварное. Оно по-всякому может проявиться. К тому же в горячке боя Махоркин перевязал голову наспех и потерял много крови. Вот это все сейчас и сказалось.

Командирам не пришлось идти в дом, где остался Махоркин. Он сам подошел к ним, пошатываясь и опираясь на Хохлова.

— Разрешите занять свое место в строю? — прерывающимся голосом обратился он к командиру отряда.

— А сможешь идти? — с сомнением спросил капитан Шевченко. — Ты ведь еле ноги переставляешь.

— Дойду, — выдавил из себя боец и попытался бодро вытянуться. Но его повело в сторону и он наверняка бы упал, не подхвати его под руку Хохлов.

— Вижу, каков ты молодец, — проговорил командир отряда и, чеканя слова, чтобы сразу же отбить у Махоркина охоту к возражениям, приказал: — Остаетесь на попечении этих женщин. Сразу же при соединении со своими пришлем за вами «санитарку». Все! — обрезал капитан, видя, что Махоркин хочет все же что-то возразить.

В разговор вступила женщина:

— Не противься, Васечка… Отлежишься, подлечишься… вернешься к своим.

— В госпитале подлечат. В медсанбате.

— А у нас чем плохо, Вася? Чистенько, опрятно. И покормить есть чем. Сальце, яички, картошечка… Коровку уберегли, бог дал, и курочек…

Командир нетерпеливо прервал:

— Ну вы тут с этим сами разберетесь. Нам идти пора. Спасибо вам, мамаша, спасибо, милая девушка, за доброту вашу. Спасибо!

К тому, что Махоркин остался в деревне, бойцы отнеслись в основном неодобрительно. Они понимали, что с его ранением идти дальше нельзя, но их обижало то, что он «окопался» у молодки, которая явно благоволила к нему и против которой было трудно устоять.

И в классе сельской школы, где отряд расположился на очередной привал, пошли разговорчики:

— Кранты теперь Асе. А распинался — любовь, дескать, и прочие такие вещи.

— Да-а… Неприлично получилось, нехорошо. Мы вот переживаем, как там девчата наши, у кого жены… Не глянут ли ненароком не в ту сторону. А оно и наш брат, мужик, тоже хорош. Только мордашка красивая попалась да юбка зашуршала и амба, спекся.

— Дело стоящее, — завистливо вздохнул усатый боец единственный в отряде «разведенец», которого товарищи недолюбливали за сварливый нрав и слишком уж циничные рассказы о неверности своей бывшей жены. — Девка-то что надо! И нога под ней точеная. А глазами так и стрижет, как фриц из шмайссера…

— Будя брехать-то, — оборвал усатого боец постарше. — Это у тебя башка верченая. Обжегся раз на одной, думаешь, и все такие. И вовсе она приличная девушка. И мать у ее, видать, самостоятельная…

— А она, друзья, убей бог хороша! Тихонькая, скромненькая и личико красивое и очень внимательна к Махоркину, — включился в разговор только что появившийся в школе Хохлов.

— Неужто влюбился? Но когда? Мы в деревне той одну лишь ночь ночевали.

— Долго ли умеючи?

— Ну и Махоркин! Парень жох. Не растерялся.

— Он и в бою был не промах. Видели, как фашистов щелкал на шоссе. Без промаха, на выбор.

— И все-таки дивно: когда это он околдовать дивчину успел? — гадал один из дотошных лыжников.

— Ге-е, «когда»? Ты без задних ног спал, а он с Мариночкой на кухне всю ночь ворковал.

В разговор включился сержант:

— Слушаю вас и думаю. Все вы люди серьезные, политически подкованные, а вот поди ж ты: поведению рядового Махоркина должную оценку не можете дать. Да это же позорный случай для красноармейца. Я бы сказал, бытовое разложение. Невеста дома осталась, ждет его, а он увидел смазливую девчонку, и все побоку.

Тут же в классе школы находился и комиссар Огнивцев. Ему не хотелось вмешиваться в разговор бойцов. Пусть выскажутся без помех. Но, услышав последние слова, решил открыть правду о Махоркине и Асе, о которой известно только ему.