Букреев мог внимательно рассмотреть девушку, о которой так много говорили. Ему припомнились и Курасов, и его цветы, и разговоры Шалунова, и вообще слухи, которые сопровождали эту светловолосую девушку с открытым взглядом серых глаз. Золотые нашивки главстаршины на погонах, берет с флотской эмблемой и вся морская форма, отлично сидевшая на ней, — все это шло к ней. Таня просила о переводе в батальон, приводила какие-то невразумительные доводы и, окончательно сбитая с толку молчанием Букреева, запнулась и остановилась на полуслове.
— Насколько я понял, вы хотите перейти служить в морскую пехоту?
— Да, товарищ капитан. И если вы думаете…
Она взглянула на него сразу же потемневшими глазами.
— Вы обдумали свою просьбу, товарищ главстаршина? — мягко спросил Букреев.
— Я все обдумала, товарищ капитан.
— Ну что же… Я согласен… — ему хотелось назвать ее просто Таней, как ее называли все, — товарищ главстаршина…
Таня подсказала:
— Иванова, товарищ капитан.
— Завтра оформляйтесь. Я отдам распоряжение.
— Разрешите идти, товарищ капитан?
Он кивнул головой, и она, подбросив вверх руку, круто повернулась и сошла со ступенек. Букреев, не оглядываясь, прошел в штаб.
— Все же не женское дело быть автоматчиком, — убежденно сказал Батраков, узнав о решении Букреева. — Противоестественное дело. Надо же палить из ружья, бросаться в атаку, а может быть, и врукопашную.
— Да, тяжело. Но что поделаешь, — заметил Букреев. — А вот скажите вы: девушки в бою храбрые?
— Храбрые? — переспросил Батраков. — Храбрые. Но только потому, что всего не понимают.
— Не представляют?
— Может, и не представляют.
— Храбрые и самоотверженные, — подтвердил Баштовой. — Если девушку пошлешь под огнем как связного — пойдет и дойдет. Если прикажешь вперед в атаку — не задумается. Если нужно не сойти с места в обороне — не сойдет. Это мое личное наблюдение, и никто не станет его оспаривать.
— Оспаривать не буду. — Батраков засунул в ящик стола бумаги, которые он просматривал. — А вообще шут с ними! Вон, поглядите… — Батраков забарабанил пальцами по стеклу.
Букреев и Баштовой подошли к окну. Они видели, что к Тане, стоявшей у обрыва, подъехал на мотоцикле Курасов.
Курасов устроил Таню на багажнике, сел впереди, оглянулся. Таня положила ему руки на плечи. Курасов нажал стартер. Мотор затрещал, и через минуту голубая полоска дыма повисла над кустами по дороге в горы.
Глава десятая
Выход батальона задерживался. Это помогало лучше провести подготовку.
Войска Северо-Кавказского фронта девятого октября завершили разгром таманской группировки противника и полностью очистили от немцев Таманский полуостров. Тем самым закончилось начатое раньше освобождение территории казачьей Кубани. Доведя войска до водного барьера Керченского пролива и сузив протяженность фронта, командующий, выполняя приказ Ставки, отдал на центральные участки советско-германского фронта значительную часть своих дивизий. Еще до того, как была разгромлена группировка немцев за «голубой линией», как называли таманский участок фронта германские генералы из-за обилия водных преград, командующий отпустил с Кубани кавалерийские полки кубанских казаков, шедших с ним от Каспия. Кавалерия при атаке укрепленного и холмистого Таманского полуострова не имела оперативного простора, а переданная на Украину, она значительно помогла армиям, действовавшим по Северному Приазовью, Днепру и далее к Одессе.
Теперь с Тамани уходила еще часть войск — участников освобождения Северного Кавказа и Кубани — для новых подвигов, о которых вскоре узнала вся страна.
Фронт вышел к морю, и потому снова возрождалась Отдельная Приморская армия. Появились новые армии и дивизии, появились новые имена военачальников.
Букреев отлично понимал свое значение в общем гигантском механизме, собранном для окончательного разгрома врага. Он знал одно: ему был доверен батальон, и он должен сделать все, чтобы оправдать доверие и выполнить в полную меру своих сил порученную ему задачу.
…Манжула, своими постоянными заботами напоминавший Хайдара, нашел для своего командира комнатку у тихих хозяев-старичков. При появлении такого важного, по их мнению, квартиранта они еще больше притихли, ходили бесшумно, а по ночам о чем-то долго перешептывались в соседней комнате. Комнатка, занятая Букреевым, была обставлена по-провинциальному — начиная от обязательного фикуса в глиняном горшке и вплоть до выпиленных лобзиком настенных украшений. Она имела, впрочем, одно несомненное преимущество — выходила окнами в сад.
На аллеях лежали мягкие листья, осыпавшиеся с деревьев. С тихим шелестом залетали они на серое дно заброшенного фонтана, украшенного статуей.
В короткие минуты отдыха Букреев бродил по саду, ощущал увядание деревьев, едва согретых скупым осенним солнцем.