Огненная земля

Наблюдая за своими людьми, Букреев вспомнил почти забытого им майора Тузина. Он ушел из батальона незаметно, заместителем начальника в какую-то тыловую часть. Букреев припомнил его суждения о сложности роли командира в отряде морской пехоты и невольно подумал о своей морской фуражке, притронулся к ней рукой.

Батраков стоял рядом с ним, влюбленно посматривая на своих «орлов». На его голове была все та же фуражка с цветным околышем. Букреев рассказал Батракову свой разговор с Тузиным о «маскараде». Батраков внимательно слушал комбата.

— Чепуха! Что тот Тузин понимал?

— Но вы-то… носите пехотную фуражку, — заметил Букреев.

— Я? — Батраков расплылся в улыбке. — Ко мне так привыкли. Вроде военной хитрости: красный околышек во время боя видней.

— Для противника?

— Чепуха — для противника! Для противника я не стал бы стараться. Для своих… Ведь у нас ни погон не бывает на ватниках, ни других различий. А в бою все так закоптятся, так становятся друг на друга похожи, что отличить невозможно. Вот тут и нужно отличие. У меня — околыш.

— Вот оно что! Тогда меня могут с кем-нибудь спутать, — пошутил Букреев.

— Кому надо — не спутает.

Таня, уже принятая в батальон, шла рядом с командиром пулеметного взвода Горленко. Девушки гарнизона имели свой банный день, но как медицинская сестра она должна была, проводив роту, дежурить на санитарном посту.

Таня и Горленко служили раньше в 144-м батальоне.

— Они вместе сражались на перевале, — сказал Батраков.

— Вот оно что! Не знал…

— Такие подробности сразу и не узнаешь, — ответил Батраков, с восхищением вслушиваясь в грянувшую песню:

Не остановит никакая сила
Девятый вал десантного броска.
Пусть бескозырку за борт ветром сбило —
Земля родная крымская близка.

— Слышите? Это, пожалуй, получше «Софьи Павловны».

— Новая песня?

— Новая… Яровой сам роту подучил. Хороший он парень, этот Яровой.

Матросы пели:

Девятый вал дойдет до Митридата, —
Пускай гора над Керчью высока!
Полундра, фриц! Схарчит тебя граната!
Земля родная крымская близка.

Глава одиннадцатая

Ночью Букреев обходил казармы батальона. Он шел уверенными шагами хозяина по выскобленным до желтизны полам коридоров и делал кое-какие замечания дежурному, старшему лейтенанту Цибину. Манжула неслышно двигался за ними.

Люди спали, разметавшись после жаркой бани, на соломенных матрацах, на нарах, сколоченных из толстых ветвей деревьев и теса. Букреев с удовлетворением видел, что теперь уже никто не спит на полу, в одежде и обуви, под головами у людей подушки, а не коробки с пулеметными лентами или автоматные диски. Оружие, поблескивая сизой смазкой, стояло в пирамидах. Букреев находил, что Геленджик достаточно далек от фронта, чтобы искусственно не создавать здесь фронтовых условий и не доматывать силы людей после тяжелых полевых занятий. Солдат должен уметь молниеносно изготовиться по тревоге, но его нельзя беспрерывно держать в напряжении.

Моряки, в свое время приученные на кораблях к аккуратности, быстро возродили и на суше корабельные порядки. Но все же приказание Букреева о побелке стен встретило неодобрение: «Чего их белить? Все равно скоро уходить». Сейчас, видя выбеленные стены, застекленные рамы, чистые постели и полы, Букреев был доволен.

Уставшие за день люди спали тревожным, но глубоким сном.

Ежедневно в батальон приносили сотни конвертов, и, когда почтальон вытряхивал мешок с письмами, их быстро расхватывали сильные, подрагивающие от волнения руки. Люди вскрывали конверты и жадно читали письма, оставаясь наедине с теми, кто называл их в письмах Петями, Колечками, Ванечками… Им писали матери, отцы, сестры, любимые девушки. Для них они — прежние: ласковые, нежные, застенчивые ребята; дети — для матерей, братишки — для сестер, сверстники — для девушек, учившихся вместе с ними в школах, маршировавших в пионерских лагерях, танцевавших на вечеринках.

Яровой спал на койке, строго сдвинув брови и сложив на груди смуглые руки. Любимец своей роты, он заслужил на поле боя погоны офицера. Позади Ярового спали бойцы его роты. Казалось, рота и сейчас распределилась так, чтобы мгновенно, по приказу своего командира, броситься к оружию.

Каганец отбрасывал на лица спящих неровные световые блики. Букреев заметил, как Яровой чуть приоткрыл глаза и взглядом провожал его, пока он осматривал оружие, обувь, промоченную при высадке.

— Обувь надо просушивать, — заметил Букреев Цибину. — За этим должны следить дневальные.