Огненная земля

— По всей базе искали, насилу нашли, — ответил Шалунов. — Где там запросто!.. На Тамани тоже с продуктами плохо. Дороги раскисли, транспорт занят подвозкой снарядов к Чушке. Морем — штормит, да и немец рыщет…

Отведя в сторону Батракова, Букреев что-то шепнул ему, и тот удовлетворенно закивал головой. Букреев взял телефонную трубку.

Кулибаба вытаскивал шоколад, складывал стопкой и любовался.

На столе, рядом с бутылками, появились папиросы в твердых коробках, табак, спички.

— Только, товарищ капитан, чтобы я сам распоряжался продуктами, — попросил Кулибаба. — На всех не хватит, а я потяну. И сыты будете в кают-компании, и нос в табаке.

С улыбкой наблюдая размечтавшегося кока, Букреев вызвал к аппарату Таню. Почувствовав неладное уже в первых словах комбата, кок замахал руками, как будто предупреждая его против того, что могло непоправимо нарушить все им задуманное.

— Таня, — сказал Букреев, — наш общий знакомый Шалунов привез посылки для раненых… Передать ему привет? Хорошо. Передам. Эти посылки сейчас я вам переотправлю, и распределите их между моряками и между армейцами… Праздник? Ну, задним числом пусть отпразднуют…

Кулибаба стоял с опущенными руками. На его лице застыло горькое, обидное чувство.

— Ты чего, Кулибаба? — спросил Букреев.

— Шо ж вы… Их не накормишь, а мы…

— А мы люди здоровые. Складывай-ка обратно, Кулибаба. И отнесешь вместе с Манжулой в госпиталь. Вот если адмирал мыльца прислал, отрежь полкусочка. Хочу наконец помыть свои лапы и спилить проклятую щетину. Не привык… И не откажемся от удовольствия закурить по чудесной папироске.

Они сидели и курили. Коробка с изображением скачущего всадника в черной бурке лежала на столе. Дымок вился колечками, наслаивался и тащился в кубрик НП через открытую дверь.

Рассказывая о том, как высадилась армия с Чушки и как там благодарили «букреевцев», Шалунов вдруг шутливо ударил себя по голове:

— Самое главное забыл! Письма я привез от ваших. В Геленджике они.

И он вытащил письма.

«Я прочитала о представлении тебя к званию Героя Советского Союза, — писала Букрееву жена. — Неужели? Неужели мой тихий и скромный и такой спокойный Николай — и вдруг Герой! Я побежала к Ольге Баштовой, с которой мы сразу же по приезде моем подружились. Мы сидели, обнявшись, как девочки, и… плакали. Она только что пришла из госпиталя: ее муж награжден орденом Ленина „за форсирование Керченского пролива“. Но он очень плох. А может, тебя нет в живых? Ведь героев даже посмертно награждают. Вот почему я плакала. А вечером через штаб базы мне позвонил из Тамани адмирал Мещеряков и успокоил. Живи, живи! Возвращайся. О вашей Огненной земле говорят все. Говорят, что на базу приходят сотни добровольцев-моряков, чтобы идти к вам. Я горжусь тобой, но тоскую. Теперь я знаю, где ты, и мне страшно…»

— Пишите ответ, как-нибудь довезу, а мне нужно еще к Татьяне забежать. Поручение Курасова выполнить, — сказал Шалунов, поднимаясь. — Передал он ей кое-что по мелочи. Хотел еще арбуз сунуть. Что бы я с ним делал на таком скользком подъеме, как у вас! Все равно расколол бы. Такую чушь придумал — арбуз! Только влюбленный мог такую штуку отмочить.

— Курасов на Тамани? — спросил Букреев.

— На сутки приезжал машиной из Сенной. Они оттуда ночами ходят на коммуникацию, к Чушке. Я тоже был там — жарко! Квартирку они еще вместе с Таней подыскали в Тамани. А сейчас Анатолий картину приволок, что-то вроде «Аленушки». Ждет свою Татьяну. Ничего не скажешь — хорошо ждет! Мечтателем стал…

После ухода Шалунова Букреев тщательно выбрился, теперь явственно ощущая свою худобу. Бритва проваливалась в тех местах, где ходила когда-то округло, как по яблочку.

— Эге-е-е! — протянул он, поворачиваясь перед зеркальцем то одной, то другой стороной. — Кощей Бессмертный — и того хуже. Что же вы, мичман, молчали? Видите такого худородного комбата и не протестуете.

Дежурный мичман удивленно разглядывал незнакомое лицо комбата.

Глава тридцать шестая

Вечерело. Холодный туман, прижавшись к земле, засеребрил кочки, закраины воронок и вмятины следов. Куда ни ступишь, везде слякотно, нехорошо. В окопах читали газеты, кучками и в одиночку. Печатные листы бережно держали в руках, и вряд ли кто-нибудь посмел бы теперь использовать такую газету на перекурку. Букреева встречали радушно и дружно отвечали на поздравления. Моряки оценили его настойчивость в фортификационных работах: созданный укрепленный узел сохранил немало жизней. Но многих из перечисленных в списках не было в живых. Много сил было положено им, Букреевым, чтобы сохранить каждого человека. С каждым он свыкся, и чем дольше они находились на плацдарме, чем ближе он узнавал своих людей, тем тяжелее переживал каждую потерю.

По траншее, от взвода к взводу, Букреев вышел к морю.