Огненная земля

— А это неплохо… мечтать и самой осуществить свою мечту. Вот мне хочется сейчас, сидя вот на этом камне, в рыбачьем поселке, куда вряд ли вас снова забросит судьба, хочется дожить до победы, до мира. Вернуться в Москву, пройтись по улице Горького, мимо больших домов, пройти в новенькой форме, с погонами, с золотой звездочкой, побывать в Большом театре… Как чудесно!.. Я мало жила в Москве, но об этом городе у меня самые лучшие воспоминания. Там жил Матвей, там родился наш мальчик… Тоска, тоска, товарищ комбат! Вот вчера мы сидели с девушками и так же серьезно говорили, как сейчас. Говорили о прошлом и будущем. Окончится война, и назовут нас, воевавших девушек, тяжелым и мужским словом — «ветераны». Придем мы с войны, будем первые дни еще в моде, а потом девушки в шелковых чулках, вот с такими завитушками, оттеснят нас… Будем мы ходить «ветеранами». На праздник какой-нибудь вызовут нас, усадят, как полагается, в президиум, заставят выступить, рассказать. Если еще хорошо будешь говорить, с юмором, будут кое-как слушать. А если панихидные речи заведешь, начнут шуметь, переговариваться и думать: когда же она кончит?

— Что вы, Таня! Нельзя так думать. Кончим операцию, отправят вас на «Большую землю»… Вас любит хороший человек, заживете счастливо.

— Я и не думаю. К слову пришлось, рассказала. А насчет тихой жизни… Не знаю. Пока своих не разыщу, от вас не откочую. Правда, странное слово «откочую»? У нас санитаром работает тамбовский колхозник, очень серьезный пожилой человек. Он ввел это слово. Только он другой смысл вкладывает. Вы слышали, недавно пронесли кого-то из школы — это он и называет «откочевался». — Таня встрепенулась, потерла ладони. — А впрочем, не будем отравлять себе немногие хорошие минуты. Если по правде вам сказать, мне сейчас хочется одного — есть.

— Вы голодны?

— Нет, нет, не очень…

— Я вам пришлю… Кстати, Шалунов передал вам посылку Курасова?

— Передал. Но я последовала вашему «дурному» примеру.

— Напрасно. Мы — одно, вы — другое.

— Совсем не напрасно. Да и что такое шоколад? Что я, ребенок? Вот бы покушать чего-нибудь вкусненького! Поджарить бы картошечки с салом, с луком, а? Вилкой бы положить на тарелку. Понимаете, вилкой! Сегодня раздавала раненым ваши посылки, а у самой слюнки текли. Пришел Батраков. Достал стаканчик серебряный с голубой эмалью, и мы всем по такому стаканчику вина роздали. Как мало все же человеку нужно! Выпьет раненый, ляжет, зажмурится от удовольствия.

Кто-то позвал: «Таня».

— Это ты, Надя?

— Я…

Надя Котлярова приблизилась к ним, поздоровалась.

— Горленко хочет тебя видеть.

— Хуже ему?

— Нет… По-прежнему… но хочет видеть.

— Вы решили задержать пока Горленко? — спросил Букреев. — Мне докладывали. Не лучше ли все же его увезти отсюда?

— Эвакуировать тяжело. Можем изломать и не поправим. Пусть свои шесть недель здесь пролежит… Я пойду. До свиданья.

— До свиданья, Таня.

По знакомой дорожке Букреев спустился к морю и пошел выше минного поля.

Под ногами скрипели камешки. Глухо выплескивались тяжелые зимние волны. У моря было несколько теплей, но сырость пронизывала. Возле подъема на командный пункт его поджидал Манжула.

— Я уж чего только не передумал, товарищ капитан!

— Что же ты передумал, Манжула?

— Нет и нет вас.

— Отдыхал бы…

Ординарец пропустил его вперед:

— Мы с Горбанем пышек достали. Повечеряете.

В кубрике НП, лежа на спине, похрапывал Горбань. Возле амбразуры сидел Кулибаба, мгновенно вскочивший при появлении комбата. Во второй комнате на нижних нарах спал Батраков.

Поужинав лепешкой, испеченной из плохо размолотой ячменной муки, Букреев выпил воды и присел на нары возле Батракова. Тот проснулся и открыл глаза.

— Заждались тебя. Куда ни звонили, никто не знает.

— Я был возле госпиталя.

— А-а-а… Я и не догадался. Думал, ты к Степанову пошел покалякать… Разувайся, Николай… Ноги-то не казенные.

Букреев прилег, заложил руки под голову. Дежурный сидел, облокотившись на стол, и лениво поправлял фитиль в коптилке. Тишина не успокаивала. Букреев не мог уснуть. Повернувшись, он увидел пытливый взгляд Батракова, устремленный на него.

— Чего не спишь?

— Думаю о своих. Добрались откуда! За тысячи километров! А молодец адмирал! Сказано — сделано… Тебе передавали происшествие, Николай Васильевич?

— Насчет дезертиров?

— Да.

— Еще бы! Мы этот случай в ротах обсуждали.

— Успел уже…

Засыпая, Букреев слышал ровный голос Батракова, рассказывавшего ему о своей семье, о дочках. А ночью приснился расстрелянный, глубокие следы на песке и хмурое море, по которому носились как бы свитые из тумана толстые шипящие змеи.

Глава тридцать седьмая

Утром, проснувшись с сильной головной болью, Букреев позвонил в госпиталь. «Э, батенька мой, — пошутил доктор, — никакие пирамидоны вам сейчас не помогут. Свежий воздух и соответствующая пища». В госпитале оказался майор Степанов, который радушно поздравил Букреева со званием Героя и просил забежать к нему. Букреев уже несколько дней не видел майора, ограничиваясь телефонными разговорами, а повстречаться с ним хотелось.