Огненная земля

Батраков отметил рубежи, где нужно накрыть противника, и ожидал, сжимая до хруста в пальцах заряженную ракетницу… Когда‑то в Башкирии, прямо в степи, на колеблемом ветром парусиновом экране ему, молодому человеку, согретому еще комсомольским задором, пришлось смотреть кино–картину «Чапаев». Он пожирал глазами кадры, изображавшие каппелевскую психическую атаку и поразительную выдержку чапаевцев. Как все казалось и страшным и прекрасно–героическим, и в сердце горело преклонение перед первыми бойцами революции и зависть к ним: «самому не придется». И вот, так ясно, так близко, в крымской приморской степи, возникли образы далекой любимой картины. Его сегодняшние «чапаевцы», моряки, лежали, почти не шелохнувшись, устремив взоры туда, вперед. Возле длинных стволов противотанковых ружей — бескозырки, а ленточки по штормовой привычке крепко зажаты зубами. Вот краснофлотец Зубковский с «Червонной Украины», славного крейсера, слышавшего на своих палубах спокойные шаги Вождя. А чуть подальше Горленко — красивый офицер из бывших художников–керамистов. Говорят, он мечтал делать игрушки из какой‑то особой, голубой глины. Возле него, на потертом ободке колесика пулемета, где старшим комсомолец Шулик, прикреплена статуэтка, вылепленная Горленко из рыжей глины противотанкового рва. У Степняка полуоткрыт рот, обнажились хорошие зубы, нижняя губа немного отвисла. Порывисто дышит Степняк и на груди колышатся и сверкают под солнцем ордена и медали. Дядя Петро на локтях приподнялся из отлично вырытой и обложенной дерном ячейки, смотрит вперед, а потом опускается и устанавливает переводчик с одиночного на автоматический огонь. А чем не чапаевский Петька его верный Горбань?

На них шли немцы. Внезапно упавшая тишина донесла ревущий стон танковых моторов и скрежет траков, перетирающих попавшие за рубашки гусениц камни. Уже ясно видны фигуры людей, очертились головы, плечи, автоматы, прихваченные у магазинов руками. Впереди армейской пехоты, засучив рукава, шли матросы–автоматчики. Матросы портовых команд, снятые с бездействующих кораблей и разрушенных бомбардировщиками причалов морских крепостей и по воздуху переброшенные в Керчь.

Немецких моряков Батраков хорошо знал. С ними ему пришлось встречаться и под Севастополем и под Феодосией. Их песочные мундиры, принимаемые некоторыми за форму африканского корпуса Роммеля, были ему хорошо знакомы.

Батраков взглянул на Горбаня и их взгляды встретились. У Горбаня налились кровью глаза, вздулись вены на висках и шее, ворот расстегнут, видна тельняшка. Щупленький Батраков сейчас даже физически выглядел сильнее своего могучего ординарца.

На холме, освещенном фиолетовым сиянием, находился лейтенант Шумский с двумя пулеметными расчетами. Шуйскому можно верить, хотя Батраков только впервые наблюдал его в большом деле. Первые две атаки были отбиты при помощи косоприцельного, вынесенного на фланг огня высоты Шумского. Немцы обстреливали, бомбили высоту и, казалось, что там никого в живых не осталось. Но только недавно запрошенный Шумский прислал связного с запиской: «жив… держусь милостью неизвестного бога».

Пехота поравнялась с высотой, и танки медленно прошли мимо, лениво потряхивая гусеницами. Никто из немцев не мот предположить, чтобы на холме кто‑нибудь мог выжить.

Все напряжено настолько, что лишняя секунда промедления опасна. Время пришло. Батраков выстрелил. Линия светлого дыма как бы подняла вверх трескучий огонек ракеты и, загнувшись леской удочки, рассыпала вниз зеленые, яркие даже при солнечном свете, брызги.

И сразу все загрохотало и завыло. Пехота бежала вперед. Тонкие огоньки пулеметов Шумского почти не заглатывались. Лейтенант отсекал пехоту от танков. Было понятно — и по торжествующим выкрикам своих, и по метанию танков, и по залегшей пехоте, — что психическая атака расстроена. Часто били противотанковые ружья, но звука их выстрелов почти не было слышно; Батраков и Горбань стреляли короткими очередями. Танки рассредоточились. Один загорелся и из него выскочили танкисты в черных шлемах.

Перелом еще не наступил. Может 'быть нужна контратака? Батраков пожалел, что возле него нет рассудительного Букреева. Сейчас вся ответственность легла только на него; увлекшись стрельбой, он неожиданно увидел, как один из- танков, вероятно определивший ком- пункт по густоте ПТР и пулеметов, повернул и, мелькнув крестом на боковой броне, полетел на них, стреляя из пушки и пулеметов.

Секунда решила все. Теперь не могли помочь ни автоматы, ни пулеметы. Снаряд взвихрил песок и бурьян возле противотанкового ружья, и Батраков увидел забросанную землей спину Зубковского, отброшенное в сторону ружье и краснофлотца второго номера, зубоскала- весельчака с разорванным боком и лицом, залитым темной кровью. Танк был совсем близко. Зубковский зашевелился, отряхнулся и, схватив гранату, поднялся высокий, чуть ссутулившийся, как будто приготовившийся сразиться врукопашную. Потом он сразу упал. Неужели убит? Но нет… Зубковский быстро пополз навстречу танку к невдалеке от него поднялся, взмахнул рукой и упал.

Вихрь, осколки…