Огненная звезда и магический меч Рёнгвальда

Лоцман молчал, не показывая, понял ли он суть разговора.

– Правь мимо… – не вступая в разговор, приказал сотник.

Кормчий заработал веслом, выворачивая ладью в сторону пролива, в который они входили прошедшей ночью перед рассветом. Казалось бы, времени-то всего ничего прошло, а уже столько событий за этот короткий отрезок произошло, что ночное вхождение в фьорд Дома Конунга казалось теперь далеким и почти забытым событием. Даже скалы по берегам пролива казались незнакомыми. Впрочем, они и были незнакомыми, потому что одно дело идти проливом ночью и совсем другое при дневном свете.

Третий драккар стало видно сразу, как только вышли из пролива. Он плыл уже навстречу, а на берегу, как даже Овсень, не отличающийся стрелецким зрением, увидел, ждали ладьи конные конунг Ансгар и сотник Большака. Видимо, они только что вели с кем-то переговоры и не покинули берег, чтобы дождаться прибытия друзей и союзников.

– Это, наверное, сам Гунналуг… – сказал Велемир, чье зрение никогда нареканий не вызывало, иначе плохой бы получился из него стрелец.

– Где?

– На носу стоит. За «дракона» держится. Похож на колдуна, как я его представляю…

Овсеню тоже хотелось посмотреть на Гунналуга. И хотелось в дополнение точно знать, он это или не он, чтобы при случае не обознаться, кому наносить удар. И сотник приказал позвать Всеведу с Заряной, которые устроились отдыхать в трюме.

Жена сотника вышла вместе с Добряной и Извечей, но почему-то не взяла с собой Заряну, и все встали у борта так, чтобы им был хорошо виден плывущий навстречу драккар. Лодки быстро сближались, хотя ни та, ни другая повышенной скорости не набирали.

– Заряна где? – спросил Овсень.

– Спит. Я не стала ее будить. Пусть спит… Так надо…

– Ладно. Тебе виднее… Сама смотри…

– Гунналуг… – бесстрастно произнесла Всеведа.

Добряна поставила на борт передние лапы, посмотрела вперед и грозно зарычала.

Слышал ли что-то колдун, неизвестно, но он приложил руку к сердцу, скривил лицо в приветливой, как ему, должно быть, казалось, улыбке и поклонился рассматривающим его русам.

– Теперь никогда не забуду… – торжественно, как клятву, произнес стрелецкий десятник. – Издалека увижу и сразу новый стальной прозор в лук поставлю. И не промахнусь…

Драккар проплыл мимо, и вслед ему вдруг донесся жуткий и душераздирающий волчий вой. Под палубой заволновались лошади и лоси.

– Добряна тоже говорит, что не забудет, – сказал маленький нелюдь Извеча. – И я всегда буду помнить человека, который хотел лишить меня своего дома…

* * *

Овсень сразу подвел к Ансгару с Большакой жену и младшую дочь, которая проснулась сама, как только нос ладьи воткнулся в береговой песок. Познакомил их. Конунг Ансгар повел себя как учтивый кавалер, спрыгнув с лошади, и предложил Заряне доехать до дома верхом. Это сказывалось, конечно, воспитание его матери и бабушки. Девочка, потупив глаза, отказалась. Отказалась и Всеведа, когда точно так же предложил ей своего коня «большой сотник». Ехать верхом, когда другие идут, всадникам тоже показалось неудобным, и оба передали повода коней старосте Хрольфу, с неодобрением смотревшему на пополнение славянского стана. Впрочем, на Хрольфа внимания обращали мало. Так все вместе, пешим ходом, они и поднялись по дороге до ворот двора Дома Конунга. Там, перед порогом, их встречали дварфы Хаствит и Истлейв и причальный нелюдь Хлюп, ведущий на поводке радостного Огнеглаза. Хаствит мычал вопросительно, и Ансгар прочитал вопрос в его глазах.

– В дом зайдем, там расскажу…

Хрольф сразу отдал лошадей слугам, избавившись от обязанности, которая ему не слишком нравилась, а сам последовал за конунгом и остальными, хотя и старался держаться в стороне от Добряны, мирно вышагивающей рядом с Огнеглазом, ничуть уже не смущая собаку, но заставляя шарахаться всех домашних, впервые с волкодлачкой встретившихся. Дворовые собаки издали почувствовали волчий запах и забились в какие-то дальние углы. Даже великан Огнеглаз был для них не так ужасен, как Добряна.

Прежде чем приступить к обсуждению дел, Ансгар распорядился, чтобы подготовили комнату для Всеведы и ее дочери.

– Комнату матери… – сказал, слегка смущаясь. – В ней давно уже никто не живет. Мама моя имела наполовину греческую кровь и потому не любила наше море. Окна ее комнаты выходят на солнечную сторону. Там вам будет удобно…

– Свой сгоревший дом мы оттуда все равно не увидим, – печально сказала Всеведа, – хотя он был именно в той стороне.

Эти слова прозвучали нечаянным упреком норвежскому Дому, хотя вовсе не представители Дома Конунга сожгли Куделькин острог. Но все прекрасно понимали, что тот же Хрольф во время своих походов вместе с конунгом Кьотви сжигал другие славянские дома, в которых жили другие славянские женщины. И почти все мужское население страны время от времени принимало участие в набегах в одну или другую сторону.