Огненные палаты

Этот амбар на окраине Шалабра, деревушки на берегу реки Бло, был самым удобным местом, где им до сих пор доводилось располагаться на ночлег. Пит уговорил крестьянина пустить их на ночь. Тот не стал задавать никаких вопросов, а сами они не стали ничего объяснять, однако же он прислал им со своей дочкой Жанеттой свежего молока, ковригу хлеба и несколько ломтей солонины. Хорошенькая пухленькая девушка только рада была с ними поболтать. Пока они подкреплялись, она успела поведать им о своей скорой свадьбе с солдатом из соседней деревушки Пивер, который служил в замке, и о заключенном, который учил ее Гильома писать французские слова, чтобы ее отец смог передать им свою ферму.

Мину слушала ее и не могла отделаться от мысли: а вдруг учитель Гильома – ее отец? Во втором из тех писем, которые утаила от нее мадам Монфор, он писал, что отправляется в Пивер. Ей вспомнилось, как верный Беранже, да и многие другие служивые из гарнизона в Ситэ приходили в их маленький домик, чтобы выучиться читать. Она попыталась не слишком давать волю воображению, но в глубине души у нее забрезжила искорка надежды.

Даст Бог, она все скоро узнает.

Осторожно, чтобы не разбудить Пита, Мину выбралась из амбара и пошла к реке. Она ополоснула лицо холодной водой, потом сложила ладони ковшиком и напилась. Где-то вдалеке блеяли козы, их колокольчики негромко позвякивали в утреннем воздухе. Косогор пестрел сотнями крохотных полевых цветов, розовых, желтых и белых, а потянув носом, она уловила разлитый в воздухе аромат дикого чеснока. Никогда еще Мину не видела пейзажа прекраснее, и на мгновение она даже позабыла, зачем вообще сюда приехала.

Пивер

Колокола пробили десять. Звук был дребезжащий, монотонный.

– Говорю вам, тетушка, это кобыла моего отца, Канигу, – повторил Эмерик. – Я где угодно ее узнал бы. У нее проплешина вот тут, на холке, которую она заработала еще жеребенком. – Он ткнул пальцем. – Вот, видите? И седая щетина вокруг рта, как у пожилой дамы.

Старая кобыла, привязанная к колышку, мирно щипала травку на общем лугу на краю деревни, за церковью, у приземистого беленного известкой дома. По соседству паслись в наспех сооруженном деревянном загоне два вола и небольшое стадо коз.

Мадам Буссе посмотрела на мальчика:

– Ты точно уверен, племянник?

– Точно, – заверил он тетку. – Это единственная лошадь, которая когда-либо была у моего отца.

– Что ж, тогда помоги-ка мне спуститься.

Эмерик протянул ей руку, поражаясь перемене, которая произошла с их недалекой болтливой тетушкой.

Когда они только расстались с Мину на крытом мосту в Тулузе, он был в ужасе от того, что на него теперь легла ответственность за мадам Буссе. В Пеш-Давиде, пока они тщетно ожидали Мину, та пребывала в полной растерянности. Рыдала, требовала отвезти ее обратно домой, боялась, что за ней приедет ее муж, жалобно спрашивала про свою покойную сестру.

Однако, хотя ему пришлось выдержать настоящую битву, чтобы убедить ее сесть в подводу, запряженную парой лошадей, о которой договорился для них Пит, едва стоило им выехать на просторы Лораге, равнинной области к юго-западу от Тулузы, как их тетку словно подменили. Точно птица, долго сидевшая в клетке и вдруг выпущенная на свободу, она поначалу относилась ко всему с опаской, но мало-помалу любопытство взяло верх. И глаза ее больше не были потухшими.

Ко второму вечеру они были уже в Мирпуа, где благодаря деньгам, которыми снабдила их Мину, нашли уютную гостиницу. В ней двое родственников остановились на несколько дней, чтобы поджили раны и синяки тетушки Буссе. На третье утро она проснулась раньше его, и вдруг оказалось, что она остроумная и занятная собеседница. Он даже выучил ее фокусу Пита с ножом. К тому времени, когда они снова пустились в путь, – хотя он сам ни за что не согласился бы это признать, – Эмерик начал получать удовольствие от ее общества.

– В таком случае, племянник, – заявила мадам Буссе, – давай-ка сходим и поинтересуемся, каким образом у этого достойного господина оказалась лошадь твоего отца.

Они прошли по улице и постучались в дверь белого домишки, стоявшего рядом с общественным лугом. На стук никто не открыл, поэтому мадам Буссе перешла к соседнему дому и громко забарабанила в дверь.

– Ага. И как же вас зовут?

Эмерик мог лишь предполагать, что хозяин так изумился, обнаружив в десять часов утра у себя на пороге столь изысканно одетую даму, что безропотно назвал свое имя.

– Ашиль Лизье, мадама.

– Доброе утро, Лизье. Это мой племянник, Эмерик Жубер. А теперь я хотела бы узнать, каким образом к вам попала кобыла моего зятя.

– Caval? Та лошадь, Канигу?

– Я же вам говорил! – воскликнул Эмерик.

– Да, она самая, – подтвердила мадам Буссе. – Она принадлежит моему зятю.

– Жубер?! – послышался откуда-то из глубины дома возглас, и на пороге появился юноша в форме замковой стражи. Семейное сходство было очевидным. – «Жубер» вы сказали?

– А вы кто такой? – осведомилась она.

– Прошу прощения, мадама. Это мой племянник, Гильом. Он служит в гарнизоне, в замке, хотя я всегда был против этого.

– Дядя, – пробормотал Гильом по-окситански.