Огненные палаты

– Я считаю, что Тулуза – самый величественный город на всем белом свете, – продолжала щебетать она. Ее милое лицо порозовело от удовольствия.

Двигаясь вперед вместе с процессией, Мину меж тем думала о своем. Мысли ее были далеко. Какие выводы следовали из того факта, что она появилась на свет в Пивере, но до сегодняшнего дня пребывала об этом в неведении? Или из того, что мадам Нубель – в прошлом Сесиль Кордье – никогда не упоминала, что так давно знакома с ее родителями? А Библия на французском языке, посланная матерью тетке в подарок по случаю рождения самой Мину?

К тому же за всеми открытиями этого дня ее не покидало тревожное чувство, что она упускает что-то еще более важное.

Глава 31

Пивер

Чуть позже полудня Бернар Жубер вошел в деревню, ведя Канигу в поводу. Старая кобыла потеряла подкову и снова хромала на переднюю ногу.

Он был поражен тем, насколько узнаваемым все здесь осталось, как будто он и не отсутствовал столько лет. Он в точности помнил, где дорога уходила под уклон и почти терялась в траве, где на южном конце деревни раскинулись сады, где доносился из кузницы лязг и грохот молота о наковальню и где булочник собирал дрова для своей печи. Он заметил узкую тропку, вьющуюся через лес, где в осеннюю пору будет не счесть желудей.

– Стой-ка, девочка, – пробормотал он и легонько натянул поводья. Канигу остановилась и, опустив голову, принялась обнюхивать сухую землю. Бернар отошел на обочину и, нагнувшись, выдрал из земли пук свежей травы, который протянул на ладони благодарной кобыле.

В Пивере было до странности тихо. На дворе был четверг, и жизнь в деревне должна была бить ключом, но нигде не было слышно ни звука. Ни кумушек, остановившихся посудачить с соседками у калитки, ни торговцев, ни жен, которые в это время как раз должны бы нести работавшим в полях мужьям нехитрую полуденную снедь. Его охватило беспокойство. А вдруг в здешние края вновь вернулась чума?

Бернар принялся озираться по сторонам, но ни на одной двери не был нарисован зловещий знак, предостерегавший о том, что в доме зараза. Чуть впереди из трубы поднимался дымок, похожий на белое облако. Потом тишину нарушил звон колокольчиков пасущегося на склоне холма стада коз.

И все же что-то было не так.

Так же ведя Канигу в поводу, Бернар двинулся по главной улице, представлявшей собой немногим более чем тропку. Земля у него под ногами была пересохшей, и единственным звуком, нарушавшим тишину, был стук камешков, раз или два вылетевших из-под копыт его кобылы, да поскрипывание притороченных к седлу кожаных сумок.

Привязав лошадь к дереву на общественной площадке у колодца, он направился к старому белому домику в дальнем конце единственной улицы. В последний раз он был в этом доме в День Всех Святых в тысяча пятьсот сорок втором году. В тот первый день промозглого ноября в очаге в единственной комнате первого этажа весело пылал огонь.

Может, стоило все-таки написать старой мадам Габиньо и предупредить ее о своем приезде? Он думал об этом, но из осторожности не стал этого делать. Письмо могли перехватить. Ему не пришло в голову даже предварительно справиться, живет ли она до сих пор в Пивере. Но она родилась и выросла в этой деревушке и провела здесь много зим. Куда она могла отсюда деться?

– Вам тут никто не откроет, сеньер[27].

Жубер обернулся и увидел старика, который пристально смотрел на него из-за ограды.

– Разве не тут живет повитуха?

– Жила, – отозвался старик на окситанском наречии – не то выплюнул слово, не то кашлянул. – La levandiera. Mort.

– Анна Габиньо умерла? – Сердце у Бернара забилось быстрее. Неужели ему повезло? Если повитуха мертва, одним болтливым языком меньше. Он нахмурился, устыдившись этой недостойной христианина мысли. – Когда она умерла, месье…

– Лизье. Ашиль Лизье, уроженец Пивера.

– Это не праздное любопытство, – поспешил заверить его Бернар. – Я когда-то знал мадам Габиньо.

– Что-то не припомню, чтобы я видел вас здесь, – сощурился Лизье подозрительно.

– Это было довольно давно.

– Я уходил на Итальянскую войну[28].

– Должно быть, я именно тогда здесь и был, – солгал Бернар.

Лизье поколебался, затем кивнул:

– Никто точно не знает, что случилось, но ее нашли мертвой в собственной постели. Был Великий пост.

– В этом марте?

– Так а я вам что говорю? – Он рубанул ладонью по горлу. – Задушили, как куренка.

– Вы хотите сказать, что ее убили?

Лизье скривил рот, продемонстрировав гнилые зубы.

– Именно что. Удавили. Подушка вместе с наволочкой в клочья были разодраны, словно дикий зверь орудовал. Горшки с плошками все перевернуты. Масло из лампы по всему полу разлито.

У Бернара упало сердце. Кому и зачем могло понадобиться убивать старуху? Чем она могла провиниться? А следом, с ощущением, что земля уходит у него из-под ног, в голове возник еще один вопрос.

Если ее убили, почему именно сейчас?

– Родни-то у нее никакой почитай и не было, – продолжал между тем Лизье, – но она была одной из нас. Мы похоронили ее за свои деньги. У них, – он кивнул в сторону замка, – ни су не взяли.

– Это было ограбление? К ней в дом вломился кто-то чужой?