Огненные палаты

Несмотря на все разговоры о мире, особого оптимизма Пит не испытывал. Он-то цеплялся за надежду, что тайники с оружием, щедро разбросанные по городу как в протестантских, так и в католических домах, носили характер средства устрашения. Однако сегодня, в ходе событий этого долгого дня, он осознал, что находится в меньшинстве.

Ему вспомнилась их встреча в той душной комнатушке над таверной в Каркасоне. Впервые за все время он осознал, что очень многие его товарищи, подобно Кромптону, считают, что время разговоров закончилось. Долгие месяцы ожидания всколыхнули людей. Они на каждом углу видели несправедливость и жаждали возмездия. И уж когда-когда, а сегодня, после всех сцен разгрома, который толпа разъяренных католиков учинила в квартале Дорада, у кого повернулся бы язык их за это винить?

Пит потянул за ворот сорочки, внезапно не в состоянии больше выносить спертую напряженную атмосферу таверны. Он поднялся:

– С твоего позволения, Джаспер.

Он вышел на улицу и полной грудью вдохнул свежий воздух. Глядя на самые красивые дома Тулузы, Пит подумал о Мину и о том, что город, как и населявшие его люди, нуждается в защите.

В его мозгу начал мало-помалу обретать очертания план. С того места, где он стоял, Питу была хорошо видна шестиугольная колокольня церкви августинцев, отчетливо вырисовывавшаяся на фоне предвечернего неба. Он не будет больше сидеть и ждать, жадно впитывая любые крупицы сведений из третьих и четвертых рук. Он проберется в зал переговоров и услышит все своими ушами.

Оплеуха, ставшая для Мину полной неожиданностью, отбросила ее к каменной балюстраде лоджии.

– Мадам Монфор!

Вернувшись домой, она застала дядину сестру во дворе в обществе управляющего, Мартино, – они о чем-то шептались. Потом мадам Монфор что-то вытащила из кармана и передала ему. Тот опустил глаза, по-видимому пересчитывая переданное, затем кивнул и скрылся в доме. Мину подождала, пока мадам Монфор, как ей казалось, тоже не удалилась.

– Мадам! – вскрикнула она, отражая второй удар.

– Где ты была?! – Лицо мадам Монфор было искажено яростью и еще чем-то: вина, – поняла вдруг Мину, – это была вина. – Твоя тетка места себе не находит от страха, что с тобой стряслось что-то скверное, а ты, оказывается, шляешься неведомо где, как распутная девка!

Мину не поверила своим ушам.

– Вы забываетесь!

– Это ты забываешься, – прошипела женщина. – Ты в этом доме никто и звать никак. Ты и твой неотесанный грубиян-братец, бедные родственники, присосавшиеся как пиявки к тем, кто достойнее вас. Ты позоришь этот уважаемый дом. Разгуливаешь где-то по ночам, как обычная потаскуха!

– Не можете же вы всерьез считать, что…

– Ты думала, никто не заметит твоего развратного поведения? Ты так думала, да?

Мадам Монфор вопила так громко, что одна из служанок высунулась посмотреть, что происходит, но была немедленно с яростью изгнана прочь.

– Это клевета! – попыталась протестовать Мину, но женщина ухватила ее за локоть.

– С чего ты взяла, что можешь творить все, что тебе в голову взбредет? Может, Сальвадору тебе и удалось провести, но только не нас с братом! Я научу тебя уважать тех, кто выше тебя по положению. Теперь у тебя будет много времени подумать о своем недостойном поведении.

В следующее мгновение Мину уже без предупреждения тащили куда-то по лестнице вниз под лоджию. Прежде чем она успела сообразить, что происходит, мадам Монфор открыла маленькую деревянную дверцу и грубо втолкнула ее в подвал. Послышался щелчок ключа в замке, и Мину поняла, что ее заперли.

Некоторое время она стояла столбом, прислушиваясь к удаляющимся шагам за дверью, сопровождаемым позвякиванием тяжелых ключей на поясе мадам Монфор. Мину никак не могла взять в толк, с чего это вдруг дядина сестра ни с того ни с сего так взбеленилась. Поднять на Мину руку, обращаться с ней как с провинившейся служанкой – это было уже слишком даже для нее.

Возможно, причина была в том, что Мину застала их с управляющим Мартино во дворе? Ей вспомнилось виноватое выражении мадам Монфор, когда та обернулась и увидела, что Мину за ними наблюдает.

Обессиленная, девушка тяжело опустилась на верхнюю ступеньку, чувствуя, как плечо вновь наливается болью. В подвале кисловато пахло винным суслом и сырым деревом. Мимо прошмыгнула крыса, задев Мину хвостом, и та передернулась от отвращения. Ее переполняла жалость к себе, и все же она была исполнена решимости не сдаваться. Слишком много всего она повидала, пережила и вынесла.

Мало-помалу ее глаза привыкли к полумгле. Сквозь рыжую, в перекрестьях балок, кирпичную кладку первого этажа в подвал проникал свежий воздух и солнечный свет. Со двора Мину никогда не замечала этих балок. Постепенно она начала различать противоположную стену, которая оказалась уставлена рядами ящиков, бочонков и деревянных сундуков, нагроможденных друг на друга с земляного пола до кирпичного потолка.