Огненные палаты

Мари одарила его ослепительной улыбкой и игриво помахала пальчиками, отчего поклонник залился багровой краской и споткнулся на ровном месте.

– Идем, – приказал Беранже, и они двинулись дальше обходить дозором замок Комталь.

Мари совсем уже было собралась вернуться к своим делам, когда заметила красивую, роскошно одетую даму, которая направлялась к площади Гран-Пюи. Поставив ведро на землю, Мари засмотрелась на нее. Походка до чего же грациозная, спина прямая, словно доска, тень, узкая и удлиненная, в косых лучах предвечернего солнца. Кожа белая, как мрамор, волосы блестящие, цвета воронова крыла, едва заметные под расшитым капюшоном плаща. И разодета в пух и прах. Малиновый плащ, подбитый красным атласом, прорези в рукавах цвета ирисов.

Дама остановилась и принялась озираться по сторонам, как будто пыталась сообразить, где находится. Мари не стала упускать такой шанс.

– Могу я чем-то вам помочь, сударыня? – прощебетала она, отходя от колодца. – Я знаю Ситэ как свои пять пальцев.

Женщина обернулась. Брови над ее темными, загадочно поблескивающими глазами были изогнуты в форме полумесяца.

– Я хотела бы знать, как пройти к дому семейства Жубер.

Даже голос у нее был не похож ни на один другой, который Мари доводилось слышать прежде. Бархатистый, с хрипотцой, точно мед, капающий с ложки.

– Я знаю, где они живут. Мы с Эмериком…

Мари осеклась, вспомнив, что мадам Нубель велела ей держать язык за зубами, если кто-нибудь явится с расспросами.

Лицо женщины смягчилось.

– Твоя осмотрительность делает тебе честь, – произнесла она, запуская руку в бархатный кошелек, висевший на витом голубом шнурке у нее на запястье. – Не вижу, почему ты должна из-за этого страдать. Вот, прими в знак моей благодарности.

С этими словами она вложила в руку Мари яркую блестящую монетку. Девочка улыбнулась и сделала книксен. Не могла же мадам Нубель иметь в виду, что ей нельзя разговаривать с кем-то вроде этой дамы. Она такая знатная, такая изысканно одетая и любезная.

– Расскажи мне про этого Эмерика, – сказала женщина. – У вас с ним какой-то уговор?

Мари вскинула голову:

– Он-то, может, так и считает, да только я никуда не спешу. Я достойна партии получше, чем сын какого-то книготорговца.

– Ты сказала «книготорговца»?

– Да, сударыня.

Женщина улыбнулась. Мари отметила, что зубы у нее безупречно ровные и белые.

– Тогда это и впрямь тот дом, который я ищу.

Тулуза

– Дама покинула свою квартиру, – сообщил Бональ.

Видаль остановился у основания величественной каменной лестницы августинского монастыря. Широкие кирпичные коридоры под сводчатыми потолками полнились отзвуками мужских голосов, лязгом доспехов и шпаг и топотом солдатских сапог. Монахи, в своих рубищах похожие на черных призраков, проплывали по местам своих некогда уединенных раздумий.

– Когда?

– Вчера, практически на рассвете.

Пальцы Видаля, лежавшие на балюстраде, сжались.

– Каким образом ей удалось выбраться из Тулузы? Разве все ворота соборного квартала не были заперты, как только начались беспорядки?

Бональ подошел поближе:

– Судя по всему, дама каким-то образом заполучила в пользование личную карету епископа, а поскольку ближайший к ее квартире выезд из квартала, ворота Монтолье, находился под охраной часовых-католиков, они беспрепятственно ее выпустили.

– Даже не проверив, кто внутри.

– Похоже на то, сударь.

В душе Видаля поднялся вихрь противоречивых эмоций: злость на то, что она уехала без его ведома, ярость при мысли о том, с какой легкостью ей удалось раздобыть в епископском дворце карету, и, наконец, как ни стыдно ему было это признавать, острое сожаление. Как горячо Видаль ни молился о прощении его человеческой слабости, Господь так и не дал ему сил противостоять ее искусу.

В полезности ее долговременного покровительства Видаль не сомневался. Хотя он пользовался поддержкой торговцев и адвокатов Тулузы, знакомств среди знатных людей, которые могли бы замолвить за него словечко, у него не было. Сейчас, разумеется, ходатайствовать о назначении его следующим епископом Тулузы было не вовремя. Слишком уж шаткой была ситуация в городе. Но как только конфликт неизбежно перейдет в следующую свою фазу, ни его роль, ни преступное бездействие нынешнего епископа не останутся незамеченными.

Вот тогда-то он и будет действовать.

– Известно, сам ли его преосвященство одобрил использование его кареты?

– По слухам, сам.

Видаль вскинул брови:

– И начало этим слухам положил ты, Бональ?

– Я счел своим долгом рассказать о том, что считаю правдой.

– Совершенно справедливо, – кивнул Видаль, и по его губам скользнула мимолетная улыбка. – Предание гласности подобных проявлений недомыслия и проступков столь серьезного характера в общественных интересах. – Он двинулся к лестнице. – Я хочу, чтобы меня уведомили, когда она прибудет обратно в Пивер. Распорядись, чтобы сюда отправили гонца.

Бональ кашлянул:

– Прошу прощения, монсеньор, но мальчишка-конюх утверждает, что слышал упоминание про Каркасон.

Видаль снова обернулся:

– Каркасон?

– Такое распоряжение было дано вознице, – так он говорит.

– Ты сам с ним говорил? Он точно в этом уверен?