Огненные зори

Гаврил Генов стал настоящим начальником штаба восстания. Я знал о его качествах военного руководителя, о его неимоверных усилиях продлить жизнь молодой республики. Может быть, при другом начальнике штаба восстания она была бы раздавлена значительно раньше. Благодаря его умению быстро ориентироваться в обстановке, принимать смелые решения, вдохновлять бойцов и направлять их точно к намеченной цели, повстанческие отряды отбивали вражеское наступление и рабоче-крестьянская власть в этом крае просуществовала дольше, чем в других местах. И после поражения восстания Генов сумел организовать дело так, чтобы спасти от преследований реакции многих повстанцев. Ему удалось переправить за границу, в Югославию, Георгия Димитрова, Васила Коларова и других руководителей восстания. В стране остались только те, кто думал, что их не станут преследовать. Он, конечно, убеждал и их, говорил, что враг не пощадит никого, но люди решили так — пересидим, мол, две-три недели на виноградниках или возле загонов для скота, и все забудется. Последним ушел за границу он — когда организовал переход своего революционного отряда и спрятал оружие. И все же на его лице не было заметно ни усталости, ни отчаяния. Он покидал родные края с крепкой верой в победу.

На Пределе, возле рощицы, мы сели перекусить. Солнечный свет проникал сквозь листву деревьев и стлался по зеленой мураве. Гаврил не расспрашивал меня, где я был и что делал во время восстания. Мы с ним не виделись с тех пор, как возле реки Искыр провели учение. А я ждал расспросов с его стороны. На меня, как на руководителя Искырского повстанческого отряда, было возложено определенное задание, и он, командир, должен был спросить, как я его выполнил. Мне нужно было самому объяснить ему все до мельчайших подробностей. Но, сознавая свою вину, я молчал. Никто не хотел первым начинать разговор. Взгляд Гаврила был гневным. Но командир был человеком сдержанным, и мне оставалось только ждать. Кончив есть, он спросил:

— Ну, теперь скажи, почему вы не восстали?

Я даже поперхнулся: яйцо комом застряло у меня в горле. Зная, что за этим последует, я наскоро собрал остатки еды. Гаврил стоял и ждал. Глаза его горели.

— Ты получил условный сигнал?

— Получил, и двадцать второго вечером мы выступили. К горе пришли все коммунисты. И еще пятьдесят человек добровольцев, на которых мы не рассчитывали. Им оружия не хватило. Но они вооружились топорами, дубинами, ножами, вилами. Я обошел и другие окрестные села. Оттуда тоже пришли люди. На пригорках возле леса залегли группы по двадцать — тридцать человек. Каждое село послало самых достойных своих людей. Мы ждали сигнала. Красная ракета должна была взметнуться в небо со стороны Трынченицы. «Наконец-то, — думал я. — Содрогнутся горы, оживут погибшие четники Ботева, и новая дружина отомстит за гибель героев с парохода «Радецкий», героев Апрельского восстания[7]. Над Балканами, во Враце взойдет заря свободы». Но сигнала не последовало, не озарила ракета гайдуцкие горы, и утром люди разошлись. Остался только я со своей группой. Ко мне пришел посланец, отвел в сторону и сообщил: «Восстание отменяется!» «Кто ты? Покажи документы!» В первый момент я принял его за проникшего к нам врага. «Вот», — он подал бумагу, и ноги у меня подкосились. «Но кто тебя посылает?» «Центральный Комитет!» «Кто именно издал приказ?» «Я говорил с Георгием Димитровым». «Из Софии было получено указание восстать, кто же отменил его?» «Я пришел по указанию сверху». «Кто же отдал такой приказ?» — настаивал я. Посланец ответил: «Вы хорошо знаете, кто может отдать такой приказ. Я выполнил свое задание, товарищ, а вы теперь, на вашу ответственность, можете делать все, что хотите». «Как это так — «на вашу ответственность»? Ведь это же общее дело! Что же нам теперь — складывать оружие?» «Все напрасно. И София, и другие города не восстанут!» Посланец, видя мое раздражение, поспешил уйти. Я стоял в оцепенении среди старых высоких скал. Что я мог сделать? Руки опускались. Я чувствовал себя маленьким, жалким. Настороженные величавые горы, казалось, начали рушиться. Внизу серебрился в лунном свете Искыр. Мои бойцы лежали на позициях в тревожном ожидании. «Что я сейчас скажу им? Не повернут ли они винтовки против меня?» — размышлял я. Невозможно было в такой момент отдать приказ об отступлении! Георгий Димитров и Васил Коларов говорили, что восстание начнется в ночь на двадцать третье, и вдруг: винтовка к ноге, кругом марш — домой! А там тебя схватят и изобьют, как собаку. «Что делать? Как поступить? Почему так получилось?» Хотелось закричать! В какой-то миг мне показалось, что сосновый лес вокруг нас загорелся. Куда ни ступишь — везде огонь. Словно обгорелые сосновые стволы, в жутком молчании стояли на горном склоне повстанцы. Я подумал: может, перенесли день восстания, может, в последний момент перед решающим сражением получены какие-то новые сведения из других краев страны? Может, руководство решило, что лучше отложить восстание? Может, еще не все готово и не следует приносить в жертву людей?