Огненные зори

Близился конец войны. Флоро не вернули, разрешили жить в нашей стране. Он поселился в Цубрице. Болгары называли его Цвятко Румын. Был он человек кроткий, робкий, молчаливый. Женился на болгарке, потерявшей мужа в годы войны. Оба батрачили, так как земли у жены не было. В Румынии он был батраком, батраком остался и в Болгарии. Шипровы, на мельнице которых Флоро работал последнее время, остерегались румына.

— Этому мамалыжнику верить нельзя, — говорил хозяин. И Флоро слышал, с каким презрением старуха Шипрова шептала снохе:

— Этот влах не в своем уме! Плесни ему болтушки с луком, пускай лопает. Так и зыркает направо-налево!

Все знали историю Флоро и расспрашивали, как это произошло. Он виновато улыбался и отвечал, коверкая слова: «По осыбке…» И люди снисходительно махали рукой? «Война, мол…» Но при этом перешептывались: «Как это он, такой забитый, осмелился поднять руку на поручика?» Когда работали у Дуная, пока другие полдничали под деревом или холстиной, Флоро уходил к реке и подолгу смотрел, как она несет свои воды. В мыслях он был на другом берегу. Что там произошло после войны? Расстреляют его, если вернется, или простят? Вербы манили, но Флоро только вздыхал. Он изнывал от тоски, а поделиться печалью было не с кем, и, чтобы полегчало, он во весь голос начинал кричать на родном языке. Потом выжидал и, не получив ответа, ругался по-румынски. Как хотелось передать на родную землю, что беднота здесь не покоряется. Здесь, хоть и батрачат, не надеются чудом разбогатеть, понимают, что к чему. Прошлое представлялось ему безвозвратно канувшим в вечность. Флоро пытался с кем-нибудь из здешних людей сблизиться, но не мог. Он убил ненавистного ему человека, и это убийство отделяло его от людей с чистой рабочей совестью. Перед глазами Флоро всегда стоял тот озверевший от злобы помещичий сын, что повалил его на землю и пинал сапогами. Он мешал ему вернуться назад, мешал сблизиться с пробуждающейся болгарской беднотой. Ему все время мерещился шепот: «Убийца, убийца». Поэтому он сам сторонился людей. Но молодежь истолковывала его поступок иначе.

— И чего ты все боишься? Ты совершил не уголовное убийство, а политическое! Это только делает тебе честь!

И в скором времени Флоро примкнул к тем, кто выступал против монархии и богатеев. Однажды вечером его привели в коммунистический клуб. Флоро не раз слышал шум голосов и песни в этом клубе, но войти не решался.

— Флоро, хочешь к нам? — с улыбкой спросил его молодой сельский учитель.

Флоро с радостью принял приглашение и не уходил из клуба до утра. Клуб стал для него родным домом, какого у него не было ни в Румынии, ни здесь. На родине он жил в лачуге и питался подачками и объедками с барского стола. А здесь, в клубе, он мог делиться самыми сокровенными своими мыслями и чувствами.

Заговорили о предстоящем вооруженном захвате власти. Цвятко Румын, живший, как и все пришельцы, тихо, днем по-прежнему работал грузчиком, а по ночам ходил на собрания. А когда грянули выстрелы, не дал удрать хозяину, ставшему после 9 июня кметом. Шипро[21] уже уселся в фаэтон, и Флоро, рискуя быть растоптанным, бросился на коней. Кмет соскочил с облучка и вскинул винтовку, но Флоро опередил его и повалил навзничь. Была полночь, и, как тогда, на той стороне Дуная, никто ничего не видел. Флоро поднял винтовку, сел в фаэтон и помчался к общинному управлению. Там уже реял красный флаг.

— Так будет и у нас, Флоро! — сказал учитель, и Румын, стоя в фаэтоне, поехал к Дунаю. Из воды встало солнце. Он поднял винтовку и выстрелил в направлении темных верб.

— Так будет и у нас! — крикнул он.

В течение трех дней, пока его товарищи занимались реорганизацией власти в селе, Флоро, пылая от возбуждения, забирал с мельницы убитого Шипро муку и зерно и на подводах перевозил в общинное управление. Потом, выпрямившись под красным флагом, сказал собравшейся бедноте:

— А ну-ка, люди, берите! Все это ваше!

Крестьяне не решались брать.

— Не бойтесь. Мы со всеми, с кем надо было, рассчитались. Из могилы не выберутся!

Крестьяне поняли его намек: до них дошел слух, что Флоро убил Шипро — так крестьяне в насмешку называли кмета. Мельник и его сын откармливали на мельнице свиней и торговали ими.

Флоро голодал всю свою жизнь и поэтому в первую очередь с величайшим наслаждением стал раздавать мясные запасы хозяина — пусть у каждой семьи к рождеству будет жаркое. Поборов в себе страх, крестьяне накинулись и на остальное — муку, сахар, соль, брынзу.

— Распишись!

Туйко, сидя у входа только что созданной кооперации, записывал в блокнот, кто что берет.

Покончив с раздачей продуктов, Флоро повел крестьян по домам богатеев. Крестьяне схватили не успевших удрать богачей, связали им руки и затолкали в подвал.

— Да что их держать здесь, этих боровов! — говорил Флоро на собрании в общине. — Надо осудить их поскорее. Давайте выведем всех их на площадь, и пусть народ вынесет свой приговор.

Учитель и кассир с удивлением смотрели на Флоро. Ведь еще вчера он был таким робким, словно стреноженная лошадь.

— Погоди, не спеши, они нам сейчас не мешают.