Огненные зори

Он отвечал им музыкой. Доставал губную гармошку и играл. Таким был Антонио. Так разговаривал он с людьми. Приглушенные звуки его блестящей гармошки всегда привлекали людей. Не только дети и молодежь, но и старики полюбили Антонио. Своей музыкой паренек как бы разносил по селу веселое настроение, облегчал тяготы жизни. Гармошка, казалось, открывала его душу. Звучала она лучше сельского оркестра. Многие удивлялись: откуда у этого парня столько веселья? Отец его с семьей из восьми человек бежал из своей южной страны. Их пригнал голод. После долгих скитаний они свили гнездо здесь, в Маглиже. Отец мальчика, Сальвадоре Челини, работал на каменных карьерах. Бил ломом и рвал зарядами скалы, дробил щебень. Антонио вертелся с утра до вечера возле отца и помогал чем мог. Он боялся, что камни засыплют родник, из которого брал начало его любимый ручей. Но каменотесы успокаивали мальчика.

— Да нет, Антонио, не бойся, не засыплем родник, наоборот, он станет еще обильнее. А ну поиграй! Повесели нас!

Мальчик часто ушибался в каменоломне. Кровоточили ноги, пальцы на руках. Бывало, что трескалась кожа на живых, рождающих волшебную музыку губах.

Каменотесы жалели мальчика:

— Весели нас! Мы и твое отработаем!

И у отца, побелевшего от известковой пыли, разбитого от усталости, становилось легче на душе. Радовало, что не встретили его, иностранца, с недоверием. Наоборот, приняли на работу и вскоре даже начали делиться с ним своими горестями. И им было нелегко, этим людям, выросшим здесь, на родной земле. Работали с утра до вечера, а еле концы с концами сводили. О бедности говорила латаная одежда мужчин и женщин, полинявшие и перелицованные платья девушек, впалые лица всегда голодных детей. Казалось, тяжелая работа здесь, в каменоломне, заряжала их души взрывчаткой, динамитом. И для взрыва нужна была только искра. Вот почему эти крепкие горцы, силы которых высасывала гора, просили итальянца:

— Повесели нас, Антонио!

Антонио не надо было уговаривать. Он садился на облюбованный им огромный камень под развесистым деревом, причем пристраивался повыше, так, чтобы видеть, как зеленое поле превращается его фантазией в лазурное море, а разлапистые орехи — в пароходы. Он играл, а пароходы ползли, домики тоже ползли, все село Маглиж плыло по лазурному морю в его родную Италию. Антонио играл и не замечал, как горести отступают от каменотесов, как отцу становится легче, как с новой силой берется он за лом и кувалду, как пробивает шурфы, закладывает в них динамит.

Антонио с детства видел, как страдают крестьяне, знал, что они мечтают о том часе, когда начнется новая, счастливая жизнь. Он больше всех радовался, когда заряжающие кричали:

— Зажига-а-ай!

Мальчик не отходил сразу, со старшими. Ждал молодых, поджигающих шнуры, и вместе с ними в последний момент, спотыкаясь, перепрыгивая через камни, скатывался по склону, укрывался и с замиранием сердца ждал страшных взрывов. Гора вздрагивала. Казалось, что вокруг рвались снаряды и падала шрапнель. Для Антонио это было целое сражение. Сначала ему казалось, что сражаются горы и поле, камни и земля, а потом, когда заряжающие разрешили ему самому поджигать фитили, он, хоть и был еще мальчишкой, стал понимать это сражение иначе. Боролись два мира. Старый с новым. День с ночью. Солнце с тьмой.

Каменоломня определила его место. Поставила в строй с теми, кто, взрывая шашки, сотрясал землю, ждал радости для всех. Вместе с ними Антонио спускался по вечерам с гор, мылся в холодной пенистой речушке и становился болтливым, как речушка. Но вот он подрос, и пришлось ему расстаться с ней, любимой речушкой, там, где дорога сворачивает к селу. Он шел теперь с молодежью в клуб, доставал гармошку и играл.

— Ну, Антонио, весели нас!

Антонио веселил молодежь в будни и в праздники. Останавливался на площади, где сельский оркестр играл лишь по большим праздникам. И сразу же вокруг него собирались дети и молодые парни. Они с наслаждением слушали его итальянские напевы. Иногда он отнимал гармошку от губ и начинал петь. Антонио не только хорошо играл, он и пел. Он стоял на одной ноге, слегка откинувшись назад, а другая нога, согнутая в колене, едва касалась земли, как у танцовщицы. Он пел, отбросив назад длинные волосы, опустив длинные ресницы. Пел, забывшись. Иногда в такт песне он поводил плечами.