Огненный азимут

Далекий гул мотора оборвал рассказ Платона. Нельзя бы­ло понять, откуда идет машина: гулкое эхо разносилоеь и справа, и слева, и где-то сзади. Тышкевич прислушивался, ловил натужное гуденье машины и все время поворачивал голову.

Справа от него молодые ели заслоняли дорогу. Слева он видел только Бондаренко — тот затих, прижался к земле, словно врос в нее, и беспомощно прилаживал к плечу винтов­ку. Сухой бугорок задирал ствол, и винтовка целила куда-то поверх деревьев.

"Черт меня попутал выбрать это место,— злился Тышке­вич.— Тут действительно как в яме. Ни черта не видно".

Он волновался за людей, которых не видел, и еще больше потому, что боялся упустить самый удобный момент, когда надо будет ударить по немцам всем сразу и тут же выскочить на дорогу, чтоб захватить трофеи. Потом подумал, что немцы первые заметят засаду,— он забыл предупредить, чтобы люди хорошо замаскировались.

— Послушай,— услышал он настороженный голос Пла­тона,— кажется, там не одна машина.

Тышкевич прислушался. Где-то совсем близко подвывал мотор, машина взбиралась на пригорок. В лесу, казалось, стало тише.

— Одна,— уверенно ответил он и вдруг подумал, что машина, которую они ожидали, должна идти позже.

Под сердце подкатила холодная волна. Оно замерло, ды­хание перехватило, мелькнула мысль: а может, лучше отойти?

Он отогнал эту мысль и приглушенным шепотом сказал Бондаренке:

— Передай: без команды не стрелять.

Теперь уже машина шла совсем рядом, грохоча на выбо­инах, а где-то так же, как и раньше, подвывала на подъеме вторая.

"Если много — пропущу. Немцы не заметят",— подумал он, глубже прячась под елью.

Время тянулось медленно. Казалось, машина стоит на месте, грохоча кузовом. Потом неожиданно появился длин­ный, крытый брезентом грузовик с высокой кабиной. В ней, крепко держась за баранку, подскакивал немецкий шофер. Машина миновала то место, где лежал Тышкевич; из-под брезента смотрели на лес немецкие солдаты. Вскоре из-за елок появилась вторая машина, и так же, как и в первой, шофер подскакивал на сиденье.

"Хоть бы не заметили",— подумал Тышкевич. Страха не было, а все же крепко-крепко прижимался грудью к земле.

Где-то там, на левом фланге, как удар детской хлопушки, прозвучал одинокий выстрел. Сразу все стихло, только в ушах еще продолжал звучать выстрел.

"Кто там не удержался?" — гневно подумал Тышкевич и тут же увидел, как из кузова выскакивают на землю зеленые и какие-то очень уж маленькие фигурки. Казалось, что они сразу схватят его. Теперь Тышкевич хотел только одного: скорей подняться и бежать, но над головой в ветвях начало что-то потрескивать, и он еще плотнее прижался к земле.

В его руках была винтовка: он нажал курок — почувство­вал тупую отдачу в плечо. Выстрела не услышал, он потонул в стрекоте автоматов. Тышкевичу стало страшно и одиноко. Нечто властное, то, что до этого он превозмогал в себе, по­тянуло его в чащу. На груди задирались гимнастерка и плащ, все труднее становилось дышать. Тогда Тышкевич попытался катиться, но не выдержал, вскочил на ноги и побежал по лесу.

Гулкое эхо подгоняло его в спину. Бежать было легко и радостно. Где-то справа промелькнула чья-то сгорбленная фигура — свой! — и Тышкевич побежал за ней, но вскоре потерял и уже не старался догнать ее.

И вдруг стало сжимать грудь. Тышкевич дышал, широко открывая рот, но воздуха не хватало, он свистел в горле, как в дырявом кузнечном мешке. Некоторое время он шел мед­ленно, безразличный ко всему, даже к выстрелам, которые, казалось, стали гуще. Немного отдышавшись, он снова побе­жал, ему казалось, что стреляют где-то далеко впереди.

На сухом, поросшем вереском и мхом островке он заце­пился ногой за пенек и, задыхаясь, упал на землю.

Мозг воспринимал удивительно остро и отчетливо — хо­телось подняться и бежать, но сил уже не хватало.

"Пусть,— подумал он,— теперь уж все равно..." И это безразличие отгоняло страх.

Тышкевич слушал выстрелы и понемногу стал понимать, что отбежал далеко, что теперь его не поймают. Лежал и ра­довался, что так мягко и удобно лежать, что приятно, словно после тяжелой работы, ноет тело и медленно успокаивается сердце.

"Как хорошо лежать и ни о чем не думать. И как славно пахнет земля. Грибами, мхом, вереском и мягким теплом. А раньше почему-то не ощущал, как пахнет земля. Лежал на ней и не ощущал. А запах земли — это же чудесно. Если вы­живу, никогда не забуду, как пахла земля в лесу..."

Первая вспышка радости промелькнула неожиданно, и сразу же чего-то стало не хватать в лесу. Он сел, оглянулся, увидел высокие, уходящие под самое небо сосны, а над ними бурые тучи. Они куда-то торопились, и казалось, что медлен­но вместе с ними плывут вершины сосен.

Вокруг тишина и покой. Изредка падала на дол старая, потрескавшаяся шишка.