Огненный крест

Через несколько дней за двумя дезертирами-красноармейцами пришел автомобиль советской репатриационной миссии и автомобиль американской военной полиции. Мистер Дальби сказал Мошину: «Передай начальнику лагерной полиции, чтоб эти двое русских сейчас же бежали из лагеря задними воротами, а я скажу советским, что данных лиц в данный момент нет в лагере».

Бывший политрук бежал тотчас. Второй, что из рабочего батальона, находился на разборке развалин. Но НКВДэшники, сволочи, следили за нами, знали, где разбираем развалины. Поехали туда. Стали искать среди лагерников, выкликая по фамилиям. И «виновник» откликнулся. Хотел сразу же сесть в автомобиль советской миссии, но американец перегородил ему дорогу и сказал: «Нельзя так – без вещей. Соберите вещи, попрощайтесь с женой и... не торопитесь!».

Вернулся он быстро. При небольшом узелке. И только собрался садится в советский автомобиль, как американец опять перегородил ему дорогу: «Стойте! Не торопитесь. Вы, наверное, что-нибудь забыли. Вернитесь!».

Опять ушел. И опять быстро вернулся. Но американец в третий раз вернул непонятливого русского. Да и все в лагере говорили ему: «Дурак! Ты что, не понимаешь, американец даёт тебе возможность убежать. Убегай скорей!» – «Нет! Хуже будет, если убегу. Все равно нас всех выдадут рано или поздно. И кто скрывался, тому ещё тяжелей будет».

Дальше американец уже не проявлял усилий выручить бедолагу. Так и сел он в советский автомобиль со своим тощим узелком...

Лагерь наш Ицлинг, на окраине городка Зальцбурга – место живописное, берег речки Зальцах, берущей начало на горе Зальцберг, на которой до сих пор сохранились кресты и могилы суворовских солдат. От Ицлинга, как во всех католических городках, идёт дорожка на «Голгофу» – к трём крестам с распятыми фигурами Христа и двух разбойников. Вдоль дорожки – часовенки, на которых изображения истории страданий Христа. Суд Пилата и – всё по порядку.

Как-то один наш лагерник, неграмотный бывший колхозник Иван, попросил меня: «Сашка! Покажи мне Голгофу». И я пошел с ним, начиная «экскурсию» от первой часовенки. Иван, едва увидел Христа в терновом венце и свирепые лица еврейских первосвященников, закричал: «Сашка-а-а! Смотри, что сделали жиды живому человеку, колючки на голову одели!..». И дальше он уже «чисто по-русски» ругал мучителей Христа. Старушки австрийки, молившиеся у часовенок, не понимали искреннего возмущения Ивана, но на лице у него были «написаны» такие эмоции, что старушки в ужасе крестились.

Мы поднимались тропинкой в гору, встречая у каждой часовенки и усердно молящихся. И Иван всякий раз выражал по-своему возникающие в его душе чувства: не умеющий ни молиться, ни креститься, выражал эти чувства громкими криками. И вот опять, к ужасу молящихся, когда мы дошли до красивой церкви на горе, он, увидев фигурки ангелочков, закричал: «Сашка! Смотри, пацанята с крылышками!.. А у нас жиды-большевики, собаки, всё это уничтожили! Церкви поломали. Сожгли. Я там у нас ничего этого не видел!» – и опять послал в пространство громкие ругательства...

В обязанности лагерного полицейского входили обыкновенные заботы-полномочия – смотреть за порядком. Особенно строго смотреть, когда назначаешься дежурным по лагерю. Мне как-то везло. При мне всегда был порядок. Пили, напивались, но не скандалили, не было и пьяных драк в мое дежурство. И я любил возиться с детьми. Маленьких, как я упоминал, носил в большом тропическом шлеме. Мальчикам, что повзрослее, рассказывал сказки, были, небылицы. И они ждали, наверное, моего дежурства. Один мальчик, Лёня, часами мог слушать и постоянно подбадривал меня: «Дядя, вы рассказывайте, если даже это неправда, всё равно рассказывайте. Это очень интересно!». И сам Леня мне доверял своё. Однажды рассказал, как его папа в лесах Белоруссии воевал с врагами большевиками, залез на крышу хаты, где засели партизаны, и «бросил в печную трубу атомную бомбу». Наверно, такой случай и был, но не «атомную», конечно, бомбу, а ручную гранату бросил отец Лёни. Мальчик слышал, скорей всего, как отец это рассказывал за выпивкой с друзьями... А в то время мы такими подвигами остерегались хвалиться.