Огненный крест

– Борис, Борис, ты это оставь. Нам патриоты русские там, на Родине, нужней!

Сказал, как обрубил.

Плотников сказал – «ну-ну». Потом хмуро пробурчал о том, что вот я «печатаю в своей газете» портреты Сталина одновременно с портретами государя Николая Александровича. Как это, мол, понимать? Пришлось отшутиться, придать этому бурчанию несерьёзный оттенок, заметив потом, что у меня своя особая позиция, мол, я не разделяю историю России «по псевдополитическим мотивам»: история – это целое, а кромсают её – вчера большевики-интернационалисты, сегодня – их наследники демократы-космополиты. А Сталин – статья особая для меня, он, кстати, не кромсал, а сращивал – с болью и кровью. Такой уж вышла тут история...

И с благодарностью судьбе, выпавшему в ней внезапному случаю, думаю, лежа под этим марлевым «парусом», о том, что судьба, может быть, не случайно подарила радость знакомства и дружбы с этими людьми, восполнившими во мне необходимое для дальнейшей жизни духовное звено, понимание времени и судьбы Родины – России. Общаясь с моими русскими зарубежниками, общения будут и завтра и в дальнейшем, понимаю, что отныне я вступил в иную «плоскость» своих представлений об истории страны, где родился, вырос. И что есть еще иная Россия, закордонная, больше нас, живущих на родной земле, сохранившая в себе глубинные представления, самодостаточную радость непрерывности истории Родины, на чужбине впитавшая русский дух, многими из нас растраченный в угоду тем или иным политическим пристрастиям, растраченный потерею православных традиций, народной нравственности, морали.

Зарубежная Россия! Именно – первой эмигрантской волны. Понимаю теперь: это целый мир! Да, уходящий, истаивающий. И так мало нам знакомый. Одно дело книги эмигрантских писателей, дозволительно в разные годы прочитанные мною: Бунин, Шмелев, Георгий Иванов, Замятин, Мережковский, Гиппиус – Высокое, классическое. Это как бы над нами, в облаках уже, в зените! А здесь, рядом, за бетонной стенкой – судьба простого русского эмигранта. Что знаю я о ней? Пока немного. Мои зарубежники – и скромны, и немногословны, когда дело касается не судьбы России, а личной биографии.

Вот и у Волкова его биографического «вытянул» я пока крупицы. Родился он в апреле 1920-го в Симферополе, в семье музыканта, дирижера оркестра. Отец был на первой мировой войне летчиком-наблюдателем. Был офицером Белой армии. И, конечно же, осенью 20-го уходил из Крыма вместе с войсками генерала Врангеля. Как это было? Шестимесячный, самый младший из своих шести братьев и сестер, Георгий помнить того не мог. Позднее, обучаясь в кадетском корпусе в Сербии у боевых русских офицеров, познал немало. Как всё было? Было... И мне сейчас не хочется повторять известное. И я понимаю, краски трагических времен могут быть самыми неожиданными. Как у талантливого поэта, к примеру. Прочитав многие и разнообразные строки о том исходе русских, думаю, что ярче других и пронзительней сказал об исходе с Русской земли поэт и гвардейский казачий офицер Николай Туроверов (о нем, о Туроверове, и других поэтах кадетского круга в настоящей книге есть отдельная глава). Стихи оканчиваются просто:

Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда...

Прочел это стихотворение здесь, в Каракасе. Не смог без слёз...

А тогда, в холодном октябре 20-го, главнокомандующий Белой армией генерал-лейтенант Врангель отдал приказ о широкомасштабной эвакуации не только армии Юга России, но и гражданских учреждений, учебных заведений – военных юнкерских, кадетских, общеобразовательных гимназий.

Крымский кадетский корпус, который раньше, в мальчишеские свои годы, заканчивали многие офицеры, ставшие потом в Югославии преподавателями, наставниками кадет-мальчиков, так вот корпус покинул Крым на пароходе «Константин» и паровой самоходной барже «Хриси». В Константинополе беженцев перевели на пароход «Владимир», который после пятисуточного стояния на турецком рейде отплыл в дружественную русским Сербию. Выгрузились в порту Бакар, затем всем составом корпуса перебрались в городок Стрнице, разместились в ветхих бараках, что строили в первую мировую войны австрийцы для военнопленных.

Следом, за Крымским прибыли в дружественную Сербию и другие эвакуированные кадетские корпуса, гимназии.

Через два года крымцев переводят в город Белая Церковь, где и просуществовал корпус до 1929 года как самостоятельное учебное заведение. Далее воспитанники корпуса вливаются в Первый Русский корпус и в Донской, что квартировал в городке Горажде. В этом уютном городке девятилетний Жора Волков стал кадетом, сохранив потом на все времена верность кадетскому братству.

В кадетских ли корпусах, в гимназиях ли, русских мальчишек и девочек-гимназисток воспитывали и обучали по программам российских учебных заведений. И в патриотическом духе. Готовили к служению России. Не случайно же долгие годы взрослые родители этих мальцов, офицеры и преподаватели, как говорится, «сидели на чемоданах», верили – придёт час возвращения в Россию...

Не пришел этот час в те времена.