Огненный лис

- Да, в общем... Нету! - Послышалось со шконок.

- А что ж так?

- Не обьявляли еще, - ответил за всех вышедший вперед Росляков. "Малявы" засылали по хатам, но тюрьма молчит. Везде первоходчики, сами ни хрена не знают. А авторитетов нет.

- Да-а, - нарочито вздохнул зэк. - Это верно...

Он прошел по камере и уселся за стол:

- Времечко тяжелое сейчас. Ментовской беспредел!

Обитатели "четыре-четыре" сгрудились вокруг. Убедившись, что его внимательно слушают, незнакомец продолжил:

- Тахтамыгденской зоне менты хребет взломали... Слышали, нет?

- Нет, - опять за всех ответил Васька.

- Бунт был. Мужики "опущеных" били. Те оборзели совсем, за общие столы жрать полезли. Братва возмутилась... Хозяин в зону войска загнал, всех поломали. Теперь "красная" зона в Тахтамыгде.

- Вот это новости! - Не удержался Дядя. - Что же там теперь?

- Теперь козлы всякие в почете. "Эспэпешники" и прочая мразевка. Пацаны, кто с понятиями, в БУРе закрылись. Говорят - лучше в камере срок добить, чем в козлятнике этом.

- Как же жить, братан? Обьясни. - Попросил Васька. - Отказ от зоны писать, что ли?

- Не стоит, земляк. Это проще простого...

Зэк встал и прошелся по камере:

- Зону возрождать надо. Наши там уже стараются, и мужики их поддерживают... Правильно жить надо, понятно?

- Конечно, - кивнул Росляков и хотел ещё о чем-то спросить незнакомца, но в этот момент с улицы, из-за решетки послышался приглушенный крик.

Похоже, кто-то из другой камеры хотел докричаться до обитателей "четыре-четыре".

Росляков кивком указал на дверь. Дядя встал, подошел и заслонил спиной смотровой глазок.

- У-у-у... "Четыре-четыре"! - Послышалось вновь.

Васька подтянулся к решетке:

- Говори, братан!

- Это "четыре-два"! - Отозвался тот же голос. - "Коня" ловите!

"Конем" в тюрьме называли длинную, свитую из всевозможных ниток веревку с привязанной на конце спичкой.

Веревку эту опускали в канализационную трубу.

Из соседней камеры, или из "хаты" выше либо ниже этажом запускали такую же, после чего обязательно сливали воду. Поток подхватывал конструкцию, увлекал за собой, вертел, крутил... Если "кони" встречались в трубе, концы их обязательно спутывались.

Затем осужденные вытаскивали своего "коня" и вместе с ним соседского. Таким образом, получалось нечто вроде веревочной почты.

Привязав к веревке полиэтиленовый пакет, можно было упаковать в него любую записку и протянуть по трубе в другую камеру. Иногда таким же образом передавались и продукты: чай, конфеты, курево... Диаметр канализационных труб позволял отправлять даже одежду.

Разумеется, во время работы такой почты осужденным соседних камер оправляться было строго запрещено.

- Примите "маляву"! - Вновь послышалось из "четыре-два", когда связь была установлена.

В конце концов, Васька развернул смятый клочек бумаги и пробежал взглядом по строчкам:

- Тебе, - смутился он, передавая записку сидящему напротив человеку.

- Нет, - опять усмехнулся тот. - Для вас это...

Росляков снова принялся читать.

Послание уведомляло, что новичок является "смотрящим от братвы", то есть авторитетом для всех, без исключения, обитателей камеры.

- Понятно, - кивнул Росляков. - С прибытием!

- Толик, - коротко представился зэк. - А ты, земляк?

Васька назвался и рассказал, за что и сколько сидит. Затем подозвал приятелей:

- Это Дядя... А это - Циркач.

Получив приглашение, Рогов уселся напротив.

- Сдается мне, ты из кадетов? - Прищурился Толик.

- Из кого? - Не понял Виктор.

- Ну, из офицерни?

- Угу.

Смущение Рогова не ускользнуло от проницательного взгляда Толика. Он с ухмылкой, но доброжелательно потрепал собеседника по плечу:

- Не гони, земляк! На зоне за волю не предьявляют. Но...

"Смотрящий" выдержал паузу и самодовольно крякнул:

- Это на зоне. А в тюрьме можно!

Виктор выжидающе молчал.

- Служил где?

- В Свободном. Недолго.

- А сам откуда?

- Из Питера.

Толик поднял брови:

- Питерских уважаю. Отличные ребята... в основном. Гордые, и в душу не трахаются.

Почувствовав непонимание собеседников, пояснил:

- Стукачей обычно среди них не бывает. И тихушников тоже... Их сразу видно: кто пацан, кто из мужиков, кто козел, а кто и "обиженный". Понимаешь?

- Понятно, - кивнул Рогов.

- Ни хрена тебе не понятно! - Рассмеялся Толик. - По тебе-то как раз и не видно ни черта...

В камере грянул дружный хохот - оказалось, народ внимательно прислушивается к разговору. Кто-то из обитателей камеры даже пошутил, но осторожно, без обидных и оскорбительных слов.

Громче и дольше всех смеялся сам Толик - так, что слезы на глазах выступили. Он не спеша достал из "майдана" аккуратно сложенный носовой платочек, смачно высморкался, откашлялся... Затем скомкал его и бросил через всю камеру в сторону "параши".

Платок не долетел - упал на пол.

Толик поморщился, сплюнул зло и произнес, глядя Рогову прямо в глаза:

- А что это у нас так в хате грязно? Слышь, земляк? Прибери-ка!

Виктор не пошевелился.