Огненный Лорд и я

Боже, я действительно вернулась в свой мир! Вокруг — аккуратно выбеленные стены… люди, одетые в нормальную, человеческую одежду — женщины в коротких платьях… женщины в джинсах! Доктора, медсестры… яркий дневной свет от потолочных ламп…

Слишком яркий, слишком трескучий и какой-то весь неправильный этот свет… Я поморщилась, чувствуя подступающую головную боль… — неужели успела отвыкнуть до такой степени?

— Девушка… с вами все в порядке? — проходящий мимо молодой врач остановился, настороженно оглядывая меня и уделяя особое внимание подозрительному мешочку у меня в руках. — Вам нужна помощь?

Я помотала головой, чувствуя, что если хоть слово из себя выдавлю — тут же разревусь.

И поняла, что надо уходить отсюда — пока не вызвали охрану. Все же не каждый день в больницах можно встретить женщину в старинном платье в пол, грязную, растрепанную и с опухшими от слез глазами… Разве что в психиатричке.

Низко опустив голову, чтобы не встречаться ни с кем глазами, поспешила в конец коридора, юркнула в первую дверь с табличкой «Выход», сбежала по бетонной лестнице вниз, толкнула тяжелую, на пружине, наружную дверь… и задохнулась от плеснувшего в лицо холодного, осеннего ветра…

Господи, я и забыла, что покидала наш мир осенью — в том, другом, было довольно тепло. Хоть и грязно.

Прижав кошелек груди и чувствуя, что начинаю немного подмерзать, я стояла посреди шумной улицы совершенно потерянная, силясь вспомнить кто я в этом мире, как мне здесь вести себя, куда идти, и главное… зачем?

— Девушка, вы уронили… — проходящая мимо старушка подала мне какой-то клочок бумаги.

Я пялилась на нее пару секунд, ничего не понимая, потом сообразила — это же листок, который Эллиор сунул мне в руку перед расставанием. Все это время я сжимала его вместе с кошельком, а потом видать выпустила…

— Спасибо… — еле слышно поблагодарила я добрую женщину, взяла листок, развернула и прочитала — на том же, Общем языке, на коем и разговаривала в мире Огненных.

«Надежду свою, подобно

блестящему украшению,

из сердца, как из футляра,

я бережно вынимаю;

и с ней гуляю по саду,

и как невесту ласкаю.

И вновь одну оставляю.» (1)

Конец уже дочитывала через слово, почти слепая от слез. Сложила машинально листок вчетверо, сунула в карман фартука и поняла, что ничего так не хочу, как умереть. Прямо сейчас… Выйти, что ль, на проезжую часть?

Чувствуя, что ноги все же сдают, я села прямо на грязный бордюр, молча вытирая слезы.

А вокруг уже собрались люди — немного, человека три… Вероятно, компания студентов, спешащих на занятия… Поснимав наушники, они гурьбой возвышались над безумной молодой девушкой, прижимающей к груди какой-то странный туесок, и тихо переговаривались…

— Из этих что ль… из староверок?

Кто-то фыркнул.

— Каких староверок, дуреха? Ты, Ален, про бабу Агафью, по-моему, видосы пересмотрела…

— А может, террористка? Что там у нее в мешочке?

Я еще крепче прижала золото к груди.

И стихи, поняв, что хочу перечитывать их без конца, раз за разом, потому что они списаны из той книги его рукой — горячей и немилосердной…

Господи, неужели я только что была там, с ним, в его покоях?!

А теперь я здесь — посреди шумной, бурлящей, свободной жизни…

И я не хочу ее! Не хочу эту свободную жизнь!

Я нахмурилась, вдумываясь, анализируя свои чувства. Получается, у меня — стокгольмский синдром?

Может быть. И, безусловно, психолог именно так оценил бы мое подавленное состояние.

Плевать! Я просто хочу перечитать эти стихи еще раз.

Собралась с силами и как можно тверже ответила всем сразу, надеясь, что у меня не появилось акцента за время моего общения на другом языке.

— Я… не террористка. Я актриса… из театра. И меня только что… выгнали с работы.

— Оуу… — сочувственно завздыхали студенты. — Сочувствуем… Кофе хочешь? Или чего покрепче?

Хочу, поняла я. Очень хочу. Пить кофе в теплом, уютном кафе и перечитывать написанные его рукой стихи… до рыданий перечитывать, до щемящей боли в сердце — пусть сочинялись они не мне…

Но увы, не получится. Придется как-то добираться домой, пугать своим видом папу…

— У меня денег нет, — вздохнула я. — Могу дать монету золотую, но ее еще пристроить надо…

— Монету из театра? — высоко подняла брови аккуратная блондинка в короткой курточке — явно мажорка — и фыркнула. — Да не парься ты… Мы тебя угощаем…

Все трое помогли мне подняться и, будто диковинную зверушку, повели в ближайшее кафе — явно показать друзьям и там всем вместе надо мной потешаться.

И снова мне стало глубоко начхать — после всего, что произошло, меня довольно трудно было обидеть, и еще труднее напугать. Он не оставил ничего, что способно было обижаться, радоваться или даже удивляться — вообще, как-то остро реагировать на вещи…

Я была выжата, как тюбик от зубной пасты. И просто хотела кофе.

* * *

— Бренди? — вежливо спросил один из «приютивших» меня студентов.

Вадим, кажется.