Огненный перевал

— В вашем положении я бы отказался от хамства… — заметил я вроде бы между делом. — Но это вопрос воспитания, а я не ставлю себе задачу по воспитанию тех, кого уже без меня долго воспитывали, но не сумели добиться приличного результата. Итак, я слушаю твои предложения…

— А я пришел твои послушать.

— Так что, Святой Валентин ничего не передал?

— Отец Валентин что-то предлагал, но меня его предложения мало волнуют. Что ты предлагаешь? Выкладывай, и постарайся побыстрее, поскольку времени у тебя мало.

Я даже усмехнулся от такой наглости, хотя и понимал, что это глупая бравада отчаявшегося человека. Но, вместе с тем, я хорошо понимал, что отчаяние может и не довести кое-кого до добра. В отчаянии бросаются грудью на амбразуру… А мне такие совершенно не по вкусу. Я всегда предпочитаю сначала сделать дело, а уже потом позволять любому совершать подвиги.

— Мне повторить нетрудно, хотя дополнительное время на раздумья я не собираюсь предоставлять…

Я услышал неосторожный и явно посторонний здесь звук справа от себя, чуть ниже по склону, в густой траве. Но не покосился туда, хотя был уверен, что трава там колыхнулась. Туда, как я видел, двинулся Висангири. Обязательно выскажу ему, когда все закончится, свое решительное «фе». Его никто слышать не должен. А что, если бы этот психованный капитан дал сейчас туда, в траву, очередь? Автомат у него, как я вижу, не на предохранителе… Просто среагирует и выстрелит… И я не помешаю ему, потому что просто не достану.

— Так повторяй.

А теперь шорох и еще какой-то звук слева пришли, выше по склону, из-за кустов. Туда Актемар с Джамбулатом двинулись. Кто из них впереди, не знаю. Но тоже не забуду выложить претензию. Не первый год со мной, пора бы и научиться быть невидимыми и неслышимыми…

— Повторю… — я начал говорить громко, чтобы отвлечь внимание погранца от шорохов в траве и в кустах, но легко сумел отрегулировать свой голос, понимая, что более громкая речь может остаться незамеченной, и потому я постарался придать своему голосу угрожающий характер, показывающий мое якобы возбуждение. — Повторю, но если в следующий раз даже генерал заявится, то ему я повторять уже не буду… Не в том вы положении, чтобы с вами церемониться. С вами вообще можно не считаться…

— Ну-ну… — сказал капитан уже мягче. — Слушаю…

Мои внешне угрожающие нотки, кажется, остановили его агрессивность.

— Я дал полтора часа на то, чтобы мне сюда доставили груз, который перевозил в вертолете ваш поп. Если за это время груз не будет доставлен, вы все будете просто уничтожены.

— А если груз доставлен будет? — поинтересовался капитан уже почти миролюбиво.

Нет, первое мое впечатление было неверным. С ним можно и разговаривать, и договариваться, только следует проявлять жесткость и напор, если хочешь добиться цели. И груз, подумалось мне, уже лежит совсем недалеко от поворота ущелья.

— Я выпущу вас… Я прикажу выпустить вас даже с оружием в руках…

— Кому ты прикажешь?

— Своим подчиненным эмирам.

Я поймал его взгляд и вдруг сообразил, что капитан совершенно не боится ни меня, ни ситуации, в которой федералы оказались, и я слишком поторопился увидеть груз рядом. Значит, что-то не так идет, как мне хотелось бы.

— Я ждал, когда ты начнешь меня обманывать, чтобы развязать себе руки, — сказал капитан. — Лжец, заманивающий в ловушку, не переговорщик… Это ты понимаешь?

— Ты о чем? — спросил я, отступая на полшага, чтобы лучше видеть каждое его движение.

Но он сделал полшага ко мне, и дистанция осталась прежней, а мне отходить дальше было некуда — тропа кончалась, и я мог бы просто упасть, начни я пятиться на склоне. И вообще пятиться здесь, когда идет такое противостояние — это не достойно мужчины-бойца. А я всегда был неукротимым бойцом…

— Я о том, что ты человек, не имеющий слова… Своего мужского слова. Ты знаешь, что ты есть никто и твой приказ ничего не может решить. Даже более того, ты прекрасно знаешь, что Геримхан Биболатов ни за что не пожелает отпустить нас, да еще с оружием… Это при том раскладе сил, который ты знаешь, а ты, я делаю на этом ударение, еще ничего не знаешь…

Он подошел ко мне вплотную и мог бы, используя преимущество в росте и в весе, просто толкнуть меня животом, и я упал бы. Вот это, насколько я понимаю, как раз недостойно мужчины — падать, размахивая руками, пытаясь удержать равновесие, даже зная, что ты его все равно не удержишь. Конечно, кто-то из трех моих парней тут же очередь даст, и капитан начнет вслед за мной падать, и уже руками не размахивая, потому что не будет уже предпринимать попыток равновесие удержать. Мертвым это совсем не свойственно… Но неудобно себя почувствую я. Именно так авторитет теряется…

— Что я не знаю? — не понял я, но догадался по глазам капитана, что я в самом деле слишком многого не знаю.