Огненный перст

Ингварь потерял дар речи. Лишние триста гривен плачены за лошадь и груду железа?! Да на такие деньжищи можно было бы столько всего сделать, купить, построить!

– Не отставай, Клюква! Едем! – беспечно позвал брат. – Я тебе про свои странствия расскажу. Слушай.

И начал рассказывать, да так увлекательно и складно, что Ингварь на время забыл про триста гривен.

– Бежал я от батюшкиного тиранства со своими другами сам-четвертый, но зато все одвуконь, а в ларце у нас было золотишко. Сначала гнали борзо, боялись погони, но за Черниговом поехали покойно, весело. Стали к нам люди приставать, кому скучно. Золото скоро кончилось, но мы не горевали. Где купчишек перехватим, где деревеньку потрясем. Когда у меня набралось до сотни копий, стали мы и к городкам подступаться – это уже в Галицкой земле. Там все промеж собой грызлись, ни от какой власти докуки нам не было. С городком я как делал? Встанешь у запертых ворот, кричишь: «Выносите серебра столько-то, мяса, муки, меда! Не то начнем огненные стрелы пускать, погорите к бесам!». Обычно выносили. А не вынесут – ну, мы дальше едем. Жечь никого не жгли, стрел было мало.

Борислав хохотнул, а Ингварь подумал, что с таким воеводой лихим людям, наверно, жилось сытно, пьяно, задорно.

– Погуляли по Галичине, по Волынщине, пока нас оттуда не погнали. Убрался я к венграм. Там королем – Имрий, мне по матери двоюродный. Принял честь честью, зачислил в свое войско. Плохого про венгров не скажу. Люди они легкие, до вина охочие. Бабы чернявые, на ласку горячие. Пожил я у Имрия, погулял. Только скучно стало. А тут римский папст объявил Крестовый поход, спасать Святую Землю от неверных сарацинов. Я к той поре без гроша сидел, дружине платить нечем, того гляди разбежится. Но Имрий меня и снарядил, и серебром снабдил, и припас в дорогу дал. Даже латы свои, вот эти, на прощанье подарил. Такие мало у кого есть. Правду сказать, надоел я двоюродному своим шумством. Рад был меня спровадить.

– Ты пошел под латинским крестом? – ужаснулся Ингварь. – Да как же это? У них вера другая!

Рассказчик подмигнул.

– Всей разницы – слева направо креститься.

И ловко, как кошка лапой, обмахнулся с левого плеча на правое, потом от лба до пупа.

– Иисусу не всё одно? Ты слушай дальше. Быстро сказ сказывается, нескоро дело делается. Про то, сколько и где меня по чужим краям носило, говорить не стану. Всякое было: где сытно, где голодно; где густо, где пусто. В конце концов посадили всех нас, воинов креста, на веницейские корабли, и повезли. Но не к Ерусалиму, а к Цареграду. Греческий царевич Алексей попросил помочь против его дяди-кесаря, который родного брата со стола прогнал и глаза ему огнем выжег.

Ингварь охнул, покачал головой на изуверство. Родному брату – глаза выжечь! Прямо как у нас на Руси, а еще цареградцы, близ патриарха живут.

– Эх, что за город Цареград! Стоит на синем-пресинем море, сам преогромен, купола золотые сияют, стены – до облаков. Мы как этакую сласть увидали, и про Святую Землю, и про Гроб Господень позабыли. Кинулись, будто мыши на зерно, никакой силой было не остановить. Взяли Цареград на меч. Убитых ни чужих, ни своих не считали, прямо по мертвякам лезли. Ох, и погулял я там, братка, ох и разжился добром! Девок к себе в лагерь брал только самых красных, с большим разбором. Каждая – пава!

– Кто? – спросил Ингварь, глядя на Бориса широко раскрытыми глазами.

– Пава. Птица такая райская. Хвост – будто из парчи, расшитой смарагдами и яхонтами. У меня потом, в моем конте́, таких шесть штук по саду гуляло.

Не поспевая за рассказом, младший брат опять спросил:

– В каком-таком конте?

– Это вроде княжества. Когда в Цареграде сел наш крестоносный император Балдуин Фландрский, стал он щедрой рукой раздавать греческие земли самым доблестным рытарям, кто в деле отличился. И получил я в отчину княжество Коринфское, в Ахейском краю. А сам я сделался конт – вроде нашего удельного князя. Эх, братка, до чего ж хорошие там места! Не наш Свиристель. Градец мой Коринф был весь каменный, крыши красные. Дороги мощеные. Да церквей, да монастырей! Плоды всякие растут. Ягоды-винограда что здесь гороху. Вина столько, что воду я вовсе не пил… Но, если правду сказать, у себя в тамошней отчине бывал я редко. Все больше при Балдуине, в Цареграде. Вот где жизнь была! Что ни день игрища, ристалища, пиры, музыки разные.

От приятных воспоминаний Борис даже зажмурился.

– Жаль, недолго погуляли. Прошлой зимой пошел на нас болгарский царь Калоян, с ним половцы. Балдуин наш орды никогда не видывал. Думал, железными конями по полю растопчет. Собрались мы в поход, не дождались подкреплений. У меня в дружине пятьсот копий! Еду впереди на Роланде. Сверху знамя, шеломы сверкают, трубы трубят, барабаны бьют. Знатно!

Здесь Борис распрямил плечи, обернулся в седле. Сзади было пусто. Лишь вдали поднималось пыльное облако – там Добрыня вел свой невеликий отряд.

И скис конт коринфский, скомкал конец рассказа.