Огненный перст

– Дальше что… Побили нас под Адрианополем. Глуп оказался Балдуин. Сам сгинул и нас всех погубил. Кого на поле не поубивали, те в полон угодили. Эх, не видать мне больше моего Коринфа… – И заплакал.

* * *

Но горькие воспоминания и сожаления мучили Бориса недолго. Слезы высохли так же быстро, как и пролились. Вскоре брат запел разухабистую песню на неведомом наречии, а когда добрались до Свиристеля, сделался шумен – заливисто хохотал, радовался всему, что видел. Горожане сбегались на него поглазеть. Некоторых он узнавал, шутил с ними. Пока доехали до подворья, обросли целой толпой.

Ингварь думал, что дома они сядут вдвоем и поговорят начистоту, как подобает братьям, о том, как жить совместно. Надо же было понять, станет ли Борис настаивать на старшинстве и первородстве. К непростой беседе Ингварь подготовился, заранее разложил на столе пергаменты. Там цифирь с приходом, расходом, с росписью населения и многое другое, важное. Честно сказать, была задняя мысль, она же надежда. Что Борис, ни к какому прилежному делу не привычный, хозяйством никогда не занимавшийся и не интересовавшийся, увидев мудреные грамоты, испугается и князем быть не захочет. Тогда надо будет сделать предложение, честное: я-де буду править как прежде, а ты возьми на себя дружину, ополчение, крепость. Грянет война – станешь первым князем, а я при тебе вторым.

Только никакого разговора не получилось.

Поглядев на стол с бумагами, Борис и садиться не стал.

– Брось, Клюква. Как жили без меня, так и живите. Сам посуди, какой из меня князь? Устал я от странствий. Отдохнуть хочу.

У Ингваря от облегчения и родственной приязни повлажнели глаза. Даже обнял брата. Тот потрепал ему волосы, щелкнул по лбу – не больно и обидно, как в детстве, а легонько.

– Ничто, Клюква. Сживемся. Скучать со мной не будешь.

Что скучать не придется, Ингварь скоро понял.

В повседневные дела и распоряжения Борис не вмешивался, это правда. Но вел себя по-хозяйски. Что было нужно, брал без спросу. Слуг и дружинников гонял по своей прихоти, не считаясь с тем, заняты иль нет. И что удивительно, его приказы, даже самые нелепые, охотно исполнялись. Было в Борисе нечто, притягивавшее людей.

На второй день по прибытии он удумал ловить на реке рыбу длинным неводом, как делают в греческой земле. Самолично ездил по городу, по всем дворам, велел нести сети, у кого есть.

Тихий Свиристель пришел в движение. Под веселый Борисов покрик сцепили длиннющий невод в двести локтей. С гамом, толкотней поволокли на реку. Тащили сеть человек двадцать, а поглядеть на чудо собрался весь город, и еще из ближних сел набежали. Работать в тот день никто не работал.

Перекрыли Крайну неводом от берега до берега, стали тянуть. Улова никакого не было, потому что от великого шума вся рыба уплыла прочь, но повеселились знатно и потом еще много дней ту забаву поминали, тем более что Борис велел рыбарям – у брата не спросясь – выставить из княжьего закрома хмельного меда «на просушку». Шесть бочек! Каково?

Блудного княжича как-то очень уж быстро полюбил весь город. Еще бы! Борис не то что Ингварь: с людей ничего не требовал, на работы не назначал, только шутки шутил да смеялся. Кому чарку поднесет, кого подарком подарит. А лучше всего заладилось у него с дружинниками. Те за Борисом повсюду ходили, как собачья свора за вожаком. Остановится он посреди двора с кем-то одним поговорить – глядишь, вокруг уже все скопились, слушают.

Ингварь раз тоже подошел и поначалу недоволен был, что дружинники на него, князя, лишь коротко обернулись, но потом сам заслушался.

Борис говорил, какое милое житье было в Цареграде при дворе императора Балдуина. Как рытари, тамошние старшие дружинники, тешились лихими игрищами – турнирами. Бились тупыми копьями конно, а незаточенными мечами – пеше, и государь победителей жаловал, а красны девы награждали их лентами и цветочными венками.

Потом стал рассказывать про Адрианопольскую битву, где Балдуин и все его удалые витязи полегли под болгарскими мечами и половецкими стрелами.

– Наших рытарей было семь сотен, и пешей рати тысяч десять.

А царь Калоян вывел на поле тьму-тьмущую, тысяч до сорока. Но мы не устрашились. Устремились на них с трубами, с кличами – у каждого рытаря свой. Топот, земля дрожит. Болгары – в стороны, половцы наутек. Мы за ними! Но у поганых кони легкие, у нас тяжелые. Стали мы в погоне растягиваться. Кто быстрее скачет, кто медленнее. Тогда половцы начали назад заворачивать, передних из седла арканами вынимают. Дело плохо. Кинулись мы назад – а болгары сызнова сомкнулись, копья выставили, не пропускают. И стрелы дождем сыплются – спереди, сзади.

Дружинники слушали, насупив брови, затаив дыхание. Многие бывали под половецким стрельным дождем – знали, каково это.

– Ну, стрелы-то рытарю, если доспех хорош, не страшны. Стучат по латам, словно град, да ломаются. Вот аркан дело иное. Меня, как многих, той подлой веревкой и взяли. Сдернули, будто рыбу лесой.