Огненный рубеж

– У нас есть нечто большее, нежели число воинов. – Женщина достала из кармана тонкие варежки и надела их на руки Евдокии. – На нашей стороне правда. Правда и Бог.

– До сих пор они нам не особо помогали, – жалобно сказала Евдокия. – А как же вы? Это же ваши варежки…

– Возьми, тебе нужнее, – улыбнулась женщина. – И расскажи мне, отчего ты думаешь, будто раньше нам не помогали? Присмотрись: Русь жива. Жива, хотя была на грани исчезновения, едва не превратилась во множество мелких и чужих друг другу княжеств, а их так легко было бы захватить чужеземцам. Живы её люди и её душа. Мы боремся, хотя так просто было бы сдаться и исчезнуть. И будем бороться, пока силы есть.

– Лучше погибнуть за правое дело, чем жить во лжи, да? – вспомнила фразу Василисы Евдокия. – Но если погибнут все, то кто тогда отстоит правое дело?

– А кто его отстоит, если все его предадут? – ответила вопросом женщина.

– Предадут… – повторила Евдокия. – Получается, я предаю, хотя всего лишь хочу защитить? Я хочу только, чтобы все были живы и здоровы! Разве это плохо? Я… я запуталась.

– Загляни в своё сердце, – серьёзно сказала женщина. – Чего ты хочешь на самом деле? Каково твоё истинное желание?

Евдокия снова посмотрела на небо. Она хочет, чтобы они с Тимофеем жили в безопасности. Нет, не так. Она хочет, чтобы все дети были в безопасности. Чтобы не было постоянных ордынских набегов. Чтобы русские люди жили спокойно… нет, неправильно.

Свободно.

Ведь пока они данники Орды – не знать княжествам русским покоя. А жизнь без страха – это свобода.

Евдокия замерла. Неужели это и есть то, что понимали все и во что верили? Та истина, которую отказывалась понимать она, ослеплённая страхом и унынием?

Онаповернулась к незнакомке, желая спросить, желая спросить… ох… её уж нет. Скамья пуста.

Когда успела уйти? Как Евдокия ухитрилась не заметить этого? Неужели настолько увлеклась она своими мыслями?

Похоже, времени прошло немало: уже стемнело. Пора бы поспешить домой, небось начала волноваться за пропавшую Евдокию Василиса.

Весь вечер Евдокия была молчалива и задумчива. Тимофей пытался расспросить её, но она ограничивалась «да» и «нет», и то невпопад.

На следующий день она уже не чувствовала себя чужой. Бог не оставил Русь, Бог помогает. Молитвы не тщетны.

Евдокия по-прежнему со страхом ждала заморозков, но страх ныне стал иной. Прежде она не желала, чтобы войска сошлись, заранее уверенная в поражении русичей, а теперь, наоборот, боялась: а ну как откажутся великий князь Иван Васильевич и его сын сражаться, сдадутся, утратив силу духа?

Заморозки ударили, но по-прежнему лишь отдельные отряды ордынцев пытались пересечь реку по льду, и их отбивали отряды русские. Вдруг пролетела весть: московские полки отходят к Кременцу.

– Почему? – недоумевал Тимофей. – Мы отбиваем Орду, не прошла она!

– У Кременца оборону держать легче, – отвечал муж Василисы. – Коли перейдут реку ордынцы, здесь сложнее оборону держать станет. Разумнее, коли мы у Кременца их войско встретим.

– Но до Кременца сколько всего они разрушат!

– Тимофей, не нам волю княжескую оспаривать.

– Я остаюсь. Я буду сражаться!

– Тима! – испугалась Евдокия, уже почти собравшая вещи.

– Ты уходи, Дуня. А я останусь, до последнего буду охранять русский берег.

– Тима!

Но мальчишка лишь натянул тулуп и выскочил из дома. Евдокия хотела броситься за ним, но Василиса удержала её.

– Проветрится, одумается. Да и утро вечера мудрее.

Тимофей действительно скоро вернулся, но с сестрой разговаривать не стал. Лишь завернулся в одеяло и притворился спящим. А утром ушёл задолго до рассвета. Евдокия проснулась с первыми петухами, но его уже не было. Даже не позавтракав, она поспешила на поиски.

Проходя мимо церкви, Евдокия увидела ту женщину, которая помогла ей несколько дней назад.

– Здравствуйте, – окликнула её Евдокия и подошла ближе, протягивая варежки. – Вот, хочу вернуть. Благодарю, они меня очень выручили.

– Я всегда рада помочь, – тепло улыбнулась женщина. – Но разве не должна ты уйти отсюда?

Евдокия прикусила губу… и внезапно выложила женщине все страхи свои и весь гнев свой: и про упрямство брата, и про беспокойство о русском береге и остающихся здесь людях, и про неправильное решение великого князя уйти в Кременец – ведь нельзя же ордынцев за Угру пускать! Нельзя, неправильно.

– Я раньше думала, будто так вернее будет, если сдадимся мы, а теперь понимаю, неправа я была! Вы мне словно глаза открыли, – пылко говорила Евдокия, стискивая пальцы. – И Тимошка, как назло, уходить не хочет, а одного я его не оставлю, хотя и не будет от меня проку никакого… Но ведь и в гибели нашей напрасной ничего полезного не будет, верно же? И не знаю я, как поступить… Коли уйдём в Кременец, сможем ещё пригодиться, а останемся – только погибнем, но разве это Тиме объяснишь? Он говорит, одна уходи, а как я его брошу? Я матушке с батюшкой слово давала его уберечь!

Она повторялась, спотыкалась, запиналась. Женщина понимающе смотрела на неё. Она коснулась сжатых пальцев Евдокии. Та, ощутив мягкое тепло её рук, немного расслабилась и жалобно взглянула в глаза собеседницы.