Огненный ручей

— Да-а…— задумчиво сказал дядя Коля.— Паренёк-то ты уже взрослый, а посадка в Жигачёве у тебя неважнецкая была. Скапотировал. Что ж ты взял курс на Афоню — ведь по нему далеко не улетишь! Разве так надо жить? Ты гляди туда, куда все передовые люди смотрят — вот как, напри¬мер, Витаха твой,— тогда уж никогда не ошибёшься. А на¬бедокурил — вовремя исправляй свою ошибку. Понял? А то, что ты квартиру красил, это хорошо. Тебе ещё сколько остаётся жить-то на «Жигачёвстали»?

— Да с полмесяца будет…

— О-о! — вдруг воскликнул дядя Коля.— За эти полме¬сяца ещё столько можно дел перевернуть, что и Героя Со-

азо

циалистического Труда могут дать… Ну, ты подожди здесь, а я пойду скажу,-чтобы уже пассажиров сажали. Через пят¬надцать минут вылетаем!

Лётчик вышел из машины и направился в домик, над которым плавала длинная матерчатая колбаса, надутая ветром.

Андрюша задумался. Через несколько часов он будет в Москве! Он увидит маму, Серёжку, будет спать на своей очень мягкой кровати. И мама его накормит любимым омле¬том с колбасой и даст стакан сметаны. А потом он пойдёт в школу, встретит своих старых друзей и совсем-совсем забу¬дет «Жигачёвсталь».

Нет, он, конечно, не совсем забудет Майку. Может быть, через месяц он ей пришлёт письмо. Может быть, они опять встретятся с Афоней — почему бы не позвать его в гости на новый год? А впрочем, это очень хорошо, что Андрюша улетает. Хватит! Пожил! Неудачно, конечно, прожил это лето, но всё-таки узнал, что такое металлургический завод, узнал Украину.

«Ну, а может быть, и не стоит улетать?» — вздохнул Андрюша.

Он увидел в окошко лётчика, который вышел из домика и закурил папиросу. Потом он поднял голову вверх и улыб¬нулся. На утреннем небе не было ни единого облачка.

Глава XIX КОНЕЦ ТРУБЫ

Поздно вечером Афоня долго бродил под Андрюшиным окном, два раза поднимался на крыльцо дома и всё никак не решался пойти и сказать Андрюше, что он хочет с ним помириться. Он очень хотел мира, потому что такого друга, как Андрюша, у него никогда не было. Конечно, он был не прав, что бросил красить квартиру. Какое ему дело, кого туда поселят: Витаху Грицая или Миколку-секретаря! Это, собственно, не им дают квартиры, а их родителям за хоро¬шую работу. А Афоня сам уважает трудящихся.

Эх, покрасил бы он тогда без звука, раз Андрюшке при¬спичило, и сейчас бы не был в ссоре! А-теперь как быть? Конечно, Андрюшка не захочет мириться. И кто бы захотел после того, как курортником обозвали и сказали: «Как дам — в окошко вылетишь!» Обидно же всякому будет. А ведь как сказано было? Сгоряча. А раз сгоряча, так и оби¬жаться нечего. Тут всё можно наговорить…

Афоня несколько раз хотел подняться к Андрюше на второй этаж и наконец, поняв, что он никогда не решится признать, что он не прав — гордость не позволяет,— пошёл к своей трубе. Здесь он вскипятил на костре кружечку го¬рячей воды и, выпив её с куском сахару, лёг спать.

В ящике под Афоней шевелился кролик. Возле трубы кто-то скрёбся. Чьи-то маленькие коготки скоблили железо. Дверь была изрезана прямыми полосками просветов между плохо сколоченными досками. В трубе было как-то против¬но и неуютно.

«Вот дожил,— думал про себя Афоня,— опять один остался. И почему всё так получилось? Ведь никому ниче¬го плохого не сделал, только с Витахой поцапался, а вы¬шло — со всеми в ссоре. И почему в ссоре — непонятно!»

У Афони на глаза навернулись слезы. Он увидел себя жалким, несчастным и отовсюду гонимым.

«И ведь, кажется, мальчишек не бью, а они прямо житья не дают — строй с ними! Друзей отнимают… И в школе, наверное, как начнут заниматься, приставать будут. А я, может быть, ещё получше их могу работать. Вот возь¬му и уйду в ремесленное училище, тогда посмотрим!»

Афоня вдруг вспомнил подъём домны, Витаху с мас¬лёнкой, вспомнил, как Матвей Никитич пожимал ему руку, и почувствовал сильнейшую зависть.

«Ему почёт — трудился. Наверное, ещё и за спортпло¬щадку спасибо скажут — для всех старался. А я что? Для себя какую-то трубу отделывал, электрифицировать хотел, чтоб удобнее жить было. А к чему? Отделился только ото всех… И когда её только на опоры поднимать будут? Ва¬ляется без присмотра, а, наверное, денег стоит. А может быть, сходить к Семёну Петровичу и сказать про трубу? Чего они про неё забыли? Скорей бы уж тётка приезжала!.. Всё-таки вдвоём б^дем. А что, если пойти в ремесленное учи¬лище? Вот приедет тётка, а я уже тю-тю — в ремесленном живу! Говорят, там хорошо, как у военных. Форма — раз, кормёжка бесплатная — два, в-третьих, ещё и деньги пла¬тят после практики. Окончу «ремесло», поработаю, потом в техникум пойду, а там и до инженера рукой подать. Вот придёт ко мне Витаха наниматься на работу, а я ему: «Что же, товарищ Грицай, я смогу вас принять, только вам уж тут не придётся командовать. Здесь уж, будьте любезны, меня слушайтесь…»

Вдруг Афоня услыхал снаружи чьи-то шаги.

— Вот она лежит,— раздался сиплый голос.

— Вижу. Сейчас покурим и начнём,— ответил тенорок. «О чём это они?» — насторожился Афоня.