Но вот ему показалось, что наверху дрогнули рельсы, словно ток прошёл по ним — они тонко пропели. Схватив карабин, он стал взбираться на насыпь. Тяжело дыша остановился у края полотна и насторожился, но ничего не услышал — ни гудка, ни шума состава, шуршали лишь ледяные зернышки снега. А рельсы пели, вызванивая одним им понятную мелодию. Только через минуту-другую он уловил учащённое дыхание паровоза. Прямо перед ним вскоре вдалеке зажглось круглое пятно света. Паровоз приближался. В свете прожектора мельтешил падающий снег.
Степан пропустил паровоз и стал смотреть, где ему легче взобраться на товарняк. Однако одна за другой шли большие цистерны, тяжёлые и грязные, с круглыми боками, с горловинами, к которым были приварены лестницы-стремянки, запорошенные снегом. «И зацепиться не за что», — тоскливо подумал Степан, огорчаясь, что его попытка взобраться на состав будет обречена на неудачу. На смену цистернам пришли длинные высокие вагоны с лесом, обдавшие его смолистым настоем. Начался подъём, и паровоз замедлил ход, тяжело пыхтя. Степан решил попытать счастья и уцепиться за какой-либо вагон. Неожиданно тёмные коробки кончились и пошли платформы с низкими бортами, на которых лежали большие плиты. Они были, видно, настолько тяжелы, что больше двух-трёх на дощатом полу не было закреплено.
Степан ринулся за платформой. Догнав, ухватился за низкий борт и повис. Стремясь нащупать опору, поискал в воздухе ногой, она опёрлась на что-то, но моментально была отброшена. «Колесо», — пронеслось в мозгу Степана. Как он не старался опереться на что-либо твёрдое, нога всегда попадала на колесо. Уже выбившись из сил и понимая, что может сорваться под колёса, он, стиснув зубы, подтянулся на слабеющих руках и с трудом перевалил обмякающее тело через шатающийся борт.
В следующую минуту он лежал на заснеженной платформе рядом с плитой. Вставать ему не хотелось. Он чувствовал, как под ним содрогался пол, как уходил то в одну сторону, то в другую, и Степан замирал от ощущения этого движения, улыбаясь. Снег падал на лицо, таял, капли сбегали за воротник, но Степан не замечал этого. Его наполняла радость, которой он давно не испытывал.
Глава четырнадцатая Три карты
Степан второй день плутал по улицам. Городок был небольшой, разбросанный по обеим берегам реки, с узкими улочками, в которые гляделись добротные деревянные дома. Лишь в центре были каменные здания, большей частью построенные в прошлом веке.
Тогда, взобравшись на платформу состава, Степан радовался удаче: дошёл-таки до магистрали и теперь товарняк уносит его всё дальше и дальше от постылого лагеря к новой жизни. Но уже через час-полтора понял, что на ветру и на морозе много не напутешествуешь. Он скоро окоченел, как мёрзлый пень. Руки не слушались, не грели ни валенки, ни новый полушубок.
Когда под утро состав подошёл к какой-то станции, совершенно задубевший от холода Степан оставил его. Бросив ненужный карабин и котомку с котелком в сугроб, налегке, разминая озябшие ноги, пошёл по улице, куда глаза глядят, пощупывая деньги, запрятанные в боковой карман полушубка.
Днём на окраине города он помылся в захудалой баньке при ткацкой фабрике, постригся и побрился в парикмахерской. У него оставалось немного денег, и он решил пообедать в какой-либо столовой. Присмотрев невзрачную забегаловку, направился к ней, но, сунув руку в карман, не обнаружил денег. Видно, поработал какой-нибудь карманник. Плюнув с досады, Степан нахмурился, не зная, как быть дальше.
Побродив по закоулкам, где редко встречались прохожие и решив, что в многолюдной толпе легче затеряться, он свернул к центру и очутился возле рынка. Такого большого он сроду не видел. На огромной площади кишмя кишел народ. В середине рынка были сделаны навесы с прилавками, где шла бойкая торговля молоком, сметаной, творогом, чесноком, луком, мясом, мёдом, картофелем. Но навесов не хватало, и торговцы располагались вдоль забора, около складских помещений.
В стороне, невдалеке от широкого прохода, Степан заметил большую толпу мужиков, которая стонала, выдыхала, колыхалась, заходилась в диком гоготе, как единое живое тело. Он подошёл к зевакам и увидел в центре светловолосого мужичка, не старого, в кубанке, заломленной на затылок, в тёплом пиджаке на вате. Перед ним стоял ящик, накрытый куском фанеры. В руке он держал три карты. Показав их, клал на фанеру рубашкой вверх и предлагал желающим угадать одну из них.
— Кто храбрый и глазастый? — вопрошал он и его хитрые глазки ошаривали толпу. — Угадает, выиграет сто рублей. Ну что — перевелись мужики денежные и азартные? Или баб боитесь? Удача нахрап любит, — кричал он, видя, что никто не подходит. — Доставай заначку! У кого есть талан, тот будет атаман.
— А-а, была не была. — Из толпы отделился мужичонко в рыжей шапке, в меховом полупальто. — Давай, кажи карты! Где наша не пропадала!
«Фокусник» показал ему карты и разложил их на ящике.
Мужик ткнул пальцем на среднюю.
— Вот она. Туз винней.
— Твоя взяла. — «Фокусник» приподнял карту и показал её обступившим ящик зевакам.