Огненный скит.Том 1

Женщина, увидев направленное на неё дуло, отпрянула в сторону и выронила из рук мокрую наволочку. Глаза испуганно заметались, ища защиты. Вид человека, заросшего рыжей, спутанной бородой почти до самых глаз, в рваном полушубке, из дыр которого вылезала шерсть, лоснившегося с боков, у карманов и совершенно истлевшего на плечах и спине, в сапогах, рыжих от вьевшейся глины и грязных, у которых целыми были только голенища, а из носков, отставших от подошвы, высовывалось сено, привел её в ужас. На лямке с плеча свешивалась пустая котомка. Женщина, то ли жалобно ойкнула, то ли простонала, ноги у неё подкосились и она бы присела на землю, но схватилась за бельевую верёвку и удержалась на ногах.

— Не бойся! Не будешь дёргаться не стрельну, — сказал страшный человек, не опуская карабина.

Женщина шевелила губами, то ли это был нервный тик от испуга, то ли она шептала молитву.

— Кто, кроме тебя в доме? — спросил пришедший, оглядывая пространство около будки.

— Ни…ко…го, — пролепетала заплетающимся языком женщина, опасливо поглядывая на чёрную дырку ствола, все ещё держась за веревку, словно она могла её уберечь от человека с ружьём.

Она с мужем всегда жила на железной дороге, в местах безлюдных и пустынных. Он был путевым обходчиком. Поначалу после замужества было страшно, особенно осенью, когда в голых ветвях свистел ветер, и зимой, когда бушевала пурга или выли на пустыре голодные волки. Но прошли годы, и она привыкла. Привыкла к одиночеству, когда муж отстутствовал, к козе Зорьке, к поросятам, которых муж ежегодно привозил из города с базара, и они их выращивали, сначала в хлеву у русской печки, где рядом стояла коза, а летом в загоне…

С утра до вечера она только и слышала шум деревьев да по определенным часам шум паровоза, тащившего или пассажирский или товарный состав. Пассажирские шли быстрее и мягче, от них пахло дымом и каким-то запахом другой, не её жизни. Товарняки дышали мазутом или бензином, сосной или пихтой…

Иногда в сумерках она специально выходила на насыпь, ближе к линии и смотрела, как паровоз, окутанный белым паром, шипя, чёрным зверем проносился, унося вагоны, а она ждала, когда пройдёт последний, чтобы посмотреть, как горит красный фонарь. Огонёк обжигал её, становился меньше и меньше, пока не исчезал, а она грустно думала, что и её жизнь проходит, как этот красный фонарь на последнем раскачивающемся вагоне.

Никогда никаких казусов не происходило. Бывало забредали заблудившиеся охотники, отставшие от партии геологи, но такого не было. Бандитов не было. А что этот, заросший до бровей человек, был бандитом, она не сомневалась.

— Ступай в дом, — приказал Степан, указывая стволом на дверь.

Женщина подчинилась. На дрожащих от слабости ногах шагнула в ступеньки.

— Открой дверь! — Он толкнул её карабином в спину.

Она открыла обитую войлоком дверь.

— Входи! — Степан указал на проём.

Он пропустил её вперёд, не отнимая ствола от спины. Морозный воздух белым паром заклубился у порога. Женщина остановилась, не оборачиваясь, спиной к нему, не зная, что ей делать дальше.

Степан огляделся. Справа от входной двери возвышалась небольшая русская печь с полатями, налево квадратное помещение служило столовой, впереди, видимо, была спальня. Из кухни на Степана пахнуло запахом свежесваренных кислых щей, ароматом гречневой каши и только что выпеченного хлеба. Он проглотил слюну, в один миг забившую рот. Подтолкнув хозяйку на кухню, заглянул во все углы будки.

— Дай поесть! — приказал он.

— Щас, щас, — засуетилась она.

— Я тебе ничего не сделаю, — продолжал он, глядя как она торопясь доставала с полки глиняную миску, стучала деревянными ложками, опасливо поглядывая на непрошенного гостя.

Когда она налила в миску дымящихся щей, он кивнул ей, чтобы она села на табурет напротив него, а сам опустился на другой, стоявший ближе к столу, направив карабин в её сторону. Обжигаясь, стал хлебать щи, после каждого глотка урча, как голодный кот. Спутанную бороду облепляли куски капусты, падали на грудь, колени, но он не обращал на это никакого внимания, всецело поглощённый едой.

— Где муж? — бросил он хозяйке с туго набитым ртом.

Мог бы и не спрашивать, потому что видел обходчика, когда тот утром вышел из будки и направился вдоль линии. Тогда-то Степан и вынырнул из засады, в которой просидел не один час, наблюдая за жильём обходчика.

— На обходе, — ответила женщина.

— Когда вернётся?

— Должен вот-вот появиться.

— Не врёшь?

— Чего мне врать.

— Врёшь, — промямлил он, облизывая ложку. — Что ещё есть?

Ни слова не говоря, женщина из чугунка положила в миску крутой гречневой каши с куском перетопленного сала, в кружку из кринки, стоявшей на лавке, налила козьего молока. Делала это машинально, поглядывая на воронённый ствол карабина.

Съев кашу дочиста, Степан подошёл к печке, прижал руки, держа карабин за ремень, к теплому боку и стоял так с минуту, ощущая, как тепло охватывает тело. Отойдя от печки, кивнул на пустую котомку.

— Положь хлеба, сала!

Она стала развязывать грязный мешок, в котором был только пустой котелок.