Огненный тыл

От места последней резни ушли метров на шестьсот, но Шубину было мало – он уверенно гнал людей вперед. Еще одна лощина в лесной глуши – там и устроили большой привал.

Пленник стонал, подтянув под себя ноги. Когда его подняли за шиворот и прислонили к откосу, он был бледнее мертвого, дрожали сведенные судорогой пальцы.

– Будем говорить или сразу на тот свет? – строго осведомился Глеб.

Пленник лихорадочно закивал: будем, конечно, будем.

– То есть на тот свет не сразу… – пробормотал отчасти понимающий язык Канторович. И смутился, перехватив обжигающий взгляд командира.

– Имя, фамилия, должность?

– Сандор Ковакс… – слова исторгались с хрипом, – фельдфебель-радист, старший радиотехник… Прервалась телефонная связь с 95-м батальоном, больше никого из связистов не было, послали меня с двумя солдатами, проверить линию… Я служу во взводе радиотехнической службы 214-го батальона…

– Где дислоцирован батальон? Кто соседи слева и справа? Какие планы у вашего командования? Где немцы? Что означает скопление войск именно в этом районе? Есть приказ выдвигаться на Ярцево?

– Я все расскажу, ничего не скрою… – облизывая губы, бубнил фельдфебель. – Но вы должны пообещать, что сохраните мне жизнь…

– Должны, говоришь? – Глеб задумчиво почесал переносицу. – Ну, раз должны, тогда выбора у нас нет… Давай-ка без условий.

Пленник затараторил, как разогнавшаяся пластинка. Он путал венгерские слова с немецкими, но в целом речь была связная.

Немецкие и венгерские части переправились на левый берег Днепра в незначительном количестве, пользуясь понтонной переправой в Осинниках. Это шесть километров южнее Ярцево. Большое количество войск перейти реку не успело – налетел истребительный отряд каких-то «бродячих» красноармейцев, охрану перебили, под понтоны заложили взрывчатку и подорвали. Прибывшее ремонтное подразделение попало в западню и тоже погибло.

Бой продолжался несколько часов, красноармейцы отошли. Но восстановить переправу немцы не смогли – не нашли понтонов. Починить старые было невозможно – несколько раз пытались, но попадали под обстрел.

От переправы в районе Осинников решили отказаться – дальнейшее решение зрело в штабах. На левом берегу Днепра, между Осинниками и Ярцево, находились четыре немецких пехотных батальона и два венгерских. Стояли в селах Пряничное и Луговое, а также в нескольких окрестных деревнях. Имелись артиллерийские дивизионы – разобщенные и плохо подготовленные к бою. Танков практически не было. В ближайшие два-три дня никакого наступления на Ярцево не предвиделось. Во всяком случае – с юга. Ходили слухи, что скоро в район подойдет крупная танковая часть – не меньше тридцати машин, но это были только слухи. Откуда она могла подойти? С севера – из района Духовщины? С юга – со стороны захваченного немцами Починка?

Фельдфебель Ковакс подобными сведениями не располагал. И Шубин охотно ему верил. Не того полета птица. Но хоть что-то знает связист – в отличие от абсолютно не осведомленных солдат. Значит, часть войск с южного направления можно снимать, усилить северное и западное направления…

Венгр выдохся. Он больше ничего не знал. Стоял на коленях, прижавшись к откосу, хлюпал носом. «Вы обещали сохранить мне жизнь!» – умоляли его глаза.

Любые позывы к милосердию Шубин отвергал. Насмотрелся за последний месяц: на трупы расстрелянных красноармейцев, на то, как гибли под бомбежками мирные жители. Как немецкий танк на его глазах переехал целую семью, бегущую из горящей избы. Во-первых, господин хороший, мы вам ничего не обещали…

Лейтенант украдкой кивнул Чусовому – тот уже терся в нетерпении. Для парня моральных ограничений в отношении врага не существовало. Нож по рукоятку вошел в печень. Фельдфебель беззвучно распахнул рот и повалился лицом в грязь, пару раз дернулся и успокоился.

– Канторович, Смертин, оттащите его. Отдых пятнадцать минут. Ершов, разворачивай шарманку, отправим сообщение в полк. Да вытащи эту дуру наверх, – кивнул он на гребень оврага, – а то не поймает ни черта…

С отправкой радиограммы радист справился за семь минут. Бил по ключу, высунув от усердия язык. Все, что выложил ныне покойный Сандор Ковакс, выстроилось в вереницу точек и тире. Хотелось надеяться, что сведения полезные и будут использованы с толком.

«Движемся к месту выполнения основного задания», – значилось в конце послания. Пришел ответ: «Все поняли, удачи». Ершов упаковал рацию, взвалил на плечо и спустился вниз.

– Ты прямо олимпийский атлет, Коляша, – открыв один глаз, похвалил Дубровский. – Сила ты наша немереная…

– Да иди ты, – проворчал Ершов, пристроил на землю рацию и сел, обхватив колени, провалился в какую-то созерцательную задумчивость. Созерцал он ноги венгерского фельдфебеля, торчащие из-за валуна.

– Умные мысли напали, Коляша? – поддел Дубровский.

– Не на того напали, – хмыкнул Баттахов. Дубровский лениво хохотнул.

– Да идите вы, сказал же, – разозлился Ершов, хотел добавить что-то забористое, покосился на командира и не стал.