— Верь, — руки убрал, улыбался радостно. — И люби.
— Не стану. Другого люблю. Сколько еще раз сказать надобно? — не солгала, снова правду молвила.
Квит опять не показал боли своей, улыбнулся еще шире.
— Сколько еще говорить-то? Полюбишь.
Она моргнула — раз, два, а потом и засмеялась. Удивила и Некраса, и себя, похоже. Потянулась и сняла с его охабеня приставшую травину. Квит накрыл своей теплой ладонью ее руку, задержал.
— Что привезти тебе из Нового Града? Все, что пожелаешь, только слово молви.
— Ничего не надо. Легкой воды, Некрас. И забудь обо мне. Скоро роднёй станем, и хорошо, что без злобы. Иди нето.
— Не о том ты. Что хочешь в подарок, Нельга?
Не понял Некрас, чем задел ее, голосом ли, взглядом ли, но только она задумалась, а потом и ответила:
— А вот… если попрошу корешок один иноземный?
— Все, что захочешь, медовая, — и дышать перестал, рад был, что говорит с ним.
— Инбирь* сушеный. Мне и нужен-то мешочек малый. Горсточку. Я бы тебе заплатила, — дернулась, за пояс полезла, а деньг
Испугалась, застыла, но продолжила:
— Слово Сокур.
— Поцелуй. И все на том. Привезу, медовая, не сомневайся. Ты меня жди, — с печалью смотрел на руку ее, что она убрала с его груди. — Провожать-то придешь?
— Нет. И не надо о том, Некрас. Невесту свою береги, не меня. Иди, — больше слов никаких не обронила, развернулась и пошла по проулку.
— И чего ты упёрлась? Все равно по-моему будет! — Некрас кричал ей вслед. — Две седмицы жди!
— Не буду ждать. Не тебя люблю, — слова сказала те, что Некраса больно задели, но не разозлили.
Нельга ушла, унесла с собой отраду, оставила взамен тишину проулка и далекий заливистый собачий лай.
От автора:
Инбирь
— имбирь. Специя в сушеном виде уже появилась на Руси.Глава 16
Нельга шла по темной улице: ступала ровно, голову несла высоко. Все думала о Некрасе, о словах его. Да не тех, что о любви, не о тех, что заботой дышали о ней, безродной. А о том, что красивой ее видит.
— Глаза самоцветами? И откуль слова-то такие? Вот брехун, — бормотала себе под нос, а улыбка на губах играла-сияла.
Ступила на порог домка, скинула охабень и направилась в гридницу. Там темно, тихо. Новица, скинув поневу, сидела в одной рубахе на лавке, чесала гребнем волосы.
Нельга огляделась, посмотрела на стол, на лавки, на то, что привычно было взгляду, и затосковала. Будто праздник кончился, радость ушла, и настали снова серые долгие дни: беспросветные, безнадежные. Там-то под кленом, когда слушала сладкие слова Квита — волновалась и тревожилась. В проулке-то жизнь была, а тут слякоть и муть.
Вздохнула тяжко, уселась на лавку и потянулась снять запону. Следом сапожки скинула, провела рукой по гладкой ноге, приподняла рубаху, уставилась на белую кожу.
— Новица, скажи, я красивая?
— Ты-то? — вдовица гребень отложила, улеглась на лавке и шкуру на себя накинула. — Есть и краше тебя, есть и дурнее. Ты с чего спрашиваешь, Нелюшка? Обидел кто словом?
— Что ж сразу обидел? Может, порадовал? — и понимала Нельга, что зря обиду кинула, но как сдержать в себе девичье?
— Тихомир? Ну, так оно и есть. Любит тебя, а стало быть, ты для него самая красивая. Спи уж.
Новица еще повозилась малое время, да и засопела сладко, а Нельга все сидела, все думала. Ведь ни разу не сказал ей Тиша того, что говорил Некрас. Ни единым словом не помянул красоту ее девичью, не приветил ярким взглядом. А еще припомнила его дрожь после поцелуев и неприятный страх в красивых голубых глазах.
Рассердилась на злые мысли свои, на темные думки о Тишеньке и снова помянула болтливого Квита:
— Речи сладкие, глаза бедовые. Ходок! При невесте, а другую милует, другой о сердечном поёт. Провались ты!
С тем и улеглась, и уснула.