Огни на дорогах четырех частей света

Время шло. Судьба Наполеона изменилась, он был сослан в изгнание. После падения его Франция вернула Венеции двух коней, «украденных» императором; было устроено национальное торжество, во время которого, при ликующих кликах толпы, кони Праксителя были водворены на прежнее место на фронтоне собора. Но место, приготовленное когда-то для статуи Бонапарта на фронтоне «Нового павильона», по-прежнему пустовало: город отказался взять статую, воспоминание о Наполеоне было неприятно гражданам Венеции.

Между тем, семейство Мосениго стало проявлять признаки нетерпения: где же санта Лючия, где статуя святой Лючии, защитницы их семьи, которую так давно ожидают? – и стало докучать скульптору вежливыми, но очень настойчивыми напоминаниями.

И вот, наконец, прибыла посылка от скульптора: громадный, тяжелый ящик. Вместе с ящиком посланец передал письмо с печатью скульптора, но никто не обратил на него внимания. Санта Лючия прибыла. Эта весть была встречена ликованием. Bсe члены семьи собрались вокруг ящика, у входа в часовню, чтобы не пропустить момент, когда святая впервые взглянет на них, и приветствовать ее. Благоговейная тишина воцарилась, когда ящик начали открывать. Вот, сняты доски… вот стали снимать «семь покрывал», в которые заботливо окутал ее скульптор. Вот осторожно открывают лицо и уже виден мраморный лик… Но что это? Как странно коротко обрезаны волосы святой… и этот орлиный нос, тонкие губы, волевой подбородок – кого напоминает это лицо? Недоумение достигло апогея, когда открыли обнаженный мраморный торс… И вдруг кто-то из членов семьи вскрикнул: «Наполеон!»

Да, это была статуя императора! Это был Наполеон! Но какой Наполеон! Сам Зевс позавидовал бы его царственной осанке, сам Аполлон – юной красоте его стройного, могучего тела. Греческая драпировка, оставлявшая обнаженной часть туловища, увеличивала сходство с Аполлоном. И в то же время в чертах лица Наполеона, прекрасно переданных, было несомненное сходство с Юлием Цезарем. Цезарь-Аполлон-Наполеон Бонапарт, последний дож Венеции!

Рука Бонапарта была поднята и протянута вперед, приветствуя свой народ, – царственным и в то же время отеческим жестом. Брусок мрамора соединял ее с головой – для прочности во время перевозки, чтобы не сломалась тонкая, аристократическая кисть руки (этот брусок обычно срезали на месте после перевозки).

Когда прошел первый момент замешательства, вспомнили о письме, переданном посыльным главе семейства, и, сломав печать скульптора, открыли его.

И вот что писал несравненный мастер (выпускаем официальные приветственные формы): «…согбенный работой и болезнью, я не имею возможности сейчас выполнить ваш благородный заказ. Но чтобы возместить деньги, уплаченные вами за статую Санта Лючии, я посылаю вам этот большой блок чудесного – лучшего в Италии и во всем мире – мрамора. Любой мастер сможет обработать его для вас и превратить в статую Санта Лючии».

Семейство Мосениго сохранило статую Бонапарта, не пожелало превратить ее в Санта Лючию; статуя святой была заказана другому скульптору, выполнена в надлежащий срок и заняла приготовленное ей место в часовне. А «Цезарь-Аполлон-Бонапарт» был поставлен в большом холле дворца Мосениго в Венеции, где он находится и теперь. Этот холл – большой крытый двор, откуда широкая мраморная лестница ведет в парадные залы и жилые покои первого этажа, – служил раньше местом хранения товаров и магазином: все гранды Венеции, не исключая дожей, были прежде всего купцами, и каждый дворец имел свои магазины.

Во дворце Мосениго сохранилось множество музейных вещей и прекрасная живопись – картины, изображающие большей частью придворные празднества, и портреты дожей: семь дожей Венеции происходили из этой семьи. Теперешний владелец дворца, сеньор Альвизе Робило, и его жена, белокурая, веселая и приветливая синьора Алисия, показали нам скромную с виду шапку, обтянутую красным шелком, почетно потертую временем – головной убор могущественных дожей богатой, свободолюбивой Венеции. Мы попросили хозяина дома надеть его; шапка необыкновенно шла ему – точно была создана для этой головы с профилем Данте.

Среди многочисленных предметов старины в палаццо Мосениго мое внимание привлек странный предмет, совершенно непонятного назначения. Он походил на остов громадного, в пол человеческого роста, абажура, с деревянным нешироким кольцом вверху: тоненькие деревянные резные палочки, украшенные изящными шариками, соединяли это верхнее кольцо с другим, нижним, более широким кольцом, служившим базой этого предмета, стоявшего на полу у окна. Я терялась в догадках, что это такое. Наконец нам объяснили, что этот оригинальный «абажур» был изобретен больше столетия тому назад знаменитой красавицей из семьи Мосениго, у которой была больная спина; в придворной жизни, во время торжественных церемоний, приходилось подолгу стоять на ногах – и вот она могла незаметно опереться на этот «абажур», надетый под кринолином, и это облегчало ей усталость и боль в спине.