Огни в бухте (Дилогия о С М Кирове - 2)

- Зерно прекрасного заложено в каждом человеке, Фома Матвеич... Вот читал я книгу об одном французском художнике. Страшная книга, страшной судьбы художник. Но не об этой книге я хочу сказать, не об этом художнике. Художник - всегда явление исключительное. Я о другом, о зерне прекрасного, которое заложено в каждом человеке, в каждом без исключения. Ты представляешь себе, как в будущем будет выглядеть наша страна, наш народ, когда изменятся социальные, бытовые и всякие другие условия жизни и когда каждый человек сможет раскрыться в полную меру своих сил и талантов? Нет, это совсем даже не обязательно, чтобы все у нас стали художниками, писателями, композиторами. Важнее другое... чтобы у каждого советского человека, где бы он ни работал, душа была как у художника. Чтобы у каждого душа пела и всегда стремилась вперед, к совершенству... А каждый в своем роде может быть художником. Каждый на своей работе. Сапожник может быть художником. Он такие может тачать сапоги, что одно загляденье, прохожие будут оборачиваться... Вон у меня в столовой стоит кресло, от старых хозяев осталось. Посмотри, что за работа, какой мастер делал! На это кресло и садиться как-то неловко. Как видишь, делал это кресло золотых рук мастер, человек с душой художника. Что - не так ли?

- Так-то оно так, Мироныч. Все это ты правильно говоришь. Вот у нас, на Баилове, по соседству со мной работал плотник, Макаром его звали. Мечтал человек всю свою жизнь делать мебель из красного дерева, а жизнь свое брала, и он делал табуретки, и из самой что ни на есть захудалой, суковатой сосны. А говорю я это вот к чему: мечта - мечтой, а жизнь жизнью. В жизни не всегда все так бывает, как того хочет человек. Вот ты мечтаешь о бухте, планы строишь, и макет вроде у вас вышел подходящий, а бухта... а бухта... - И хотелось ему осторожно только намекнуть Кирову о том, что неблагополучны дела на бухте, а тут вдруг запнулся, голос дрогнул. Сергей Миронович отбросил одеяло, вскочил с постели, стал трясти его за плечи.

- Что случилось на бухте?..

Через минуту весь дом был поднят на ноги. Киров собирался на бухту.

О его выезде уже было сообщено в ЦК, в Азнефть, на бухту.

Когда Киров приехал на "новую площадь", его встречала целая делегация.

Он холодно со всеми поздоровался.

- Что нос повесили? Покойника здесь нет! - И, заложив руки в карманы пальто, пошел к фонтанирующей буровой.

- Да вот фонтан... мертворожденный, - начал было осторожно Серебровский.

- Мертворожденный?

- Газ, песок, грязь какая-то.

- Ни капли нефти?

- Даже признаков пока.

- Что говорят геологи?

- Ничего, Сергей Миронович. Видимо, на неудачном месте поставили мы первую буровую. Наскочили на брекшу, ударил грязевый фонтан. А может, попали на жерло вулкана.

Киров с минуту постоял у скважины.

- Забросьте скважину. Раз фонтан мертворожденный - надо похоронить его. Закройте фонтан! Как дела во второй и третьей скважинах? - обратился он к Дадашеву.

- Бурим. Через несколько дней что-нибудь да покажется.

- Что значит "что-нибудь"?!

- Ну, нефть, наверно! - спохватился Дадашев.

- Обязательно нефть. Какие тут еще могут быть "наверно"? Какие тут еще могут быть сомнения? Сомневаясь нельзя работать. Хороши большевики от первой же неудачи опустили руки.

Пока Киров ходил по бухте, из бараков артелями выходили рабочие и направлялись на свои работы. Из одного конца бухты в другой потянулась вереница арб с камнем и песком. Вот загудели баркасы, ведя на буксире шаланды с Шиховой косы. Вот веселым свистом огласила бухту "кукушка", уже третий день загнанная в депо.

Киров зашел во вторую разведочную буровую.

- Когда даешь нефть? - спросил он мастера.

- Нефть? - Мастер усмехнулся. - Пустая это затея, товарищ Киров, это я вам должен прямо сказать. Я и раньше сомневался в богатствах бухты, а теперь, после грязевого фонтана, вижу, что во всех этих спорах прав был господин Ахундов...

- У нас шестой год Октябрьской революции, у рабочего класса нет господ! - побагровев, сказал Киров. - Александр Павлович, - обратился он к Серебровскому, - переведи господина бурового мастера на другой промысел. И подальше от бухты!

Киров вышел из буровой, направился к Ковшу, осмотрел строительство дамбы, на которой должны были быть поставлены первые вышки, прошелся на берег, отмерил от мола пятьдесят шагов в глубь Ковша.

- Вот здесь должна стоять первая буровая! Сюда мы поставим Василия Чеботарева! Александр Павлович, завтра же переведи Чеботарева на бухту и поставь на бурение. На "Солдатском базаре" ему больше делать нечего! - Он обвел взглядом руководителей промысла. - Ставьте на бухте тридцать буровых. Да побыстрее. Темпы у вас черепашьи. Упор - на Ковш. Это и будет наш ответ всяческим врагам и недоброжелателям. Тридцать скважин - и ни на одну меньше!

Дадашев усмехнулся:

- Воображаю, какая поднимется свистопляска!