Рамия кивнула, ее глаза были круглыми, как щиты, а Асет взглянула на Тау с таким кислым видом, что от него свернулось бы и материнское молоко.
– Его можно убить? – спросила она, когда демон оскалился на них с Рамией, но бросился на Тау.
Стоя перед Циорой, он не мог уклониться и подставить ее под удар. Поэтому Тау заблокировал взмах демона одним мечом, другим проткнул его насквозь и попытался удержать его щелкающие челюсти подальше от своего лица, но демон был слишком велик. Он тянулся к лицу Тау и уже широко открыл пасть, чтобы его прикончить.
Вскрикнув от ужаса, Тау повернул меч, вонзенный в тело демона, и попытался увернуться от укуса – но тварь замерла с раскрытым ртом.
– Богиня! Сик! – попятившись, выругался Тау.
– Убей его. Убей его скорее, – процедила Циора сквозь зубы.
Она тянула руки к окаменевшему демону, у которого, казалось, жили одни глаза. Циора увещевала его, связав узами воли, что было величайшим из даров омехи и прямым проявлением силы Богини. Королева омехи держала демона в своей хватке.
– Убей его! – повторила она, и Тау подчинился.
Вскинув левый меч обеими руками, чемпион Соларин разрубил шею демона одним ударом. Он снес его голову с плеч, лишив доступа к потусторонней силе, которая позволяла ему находиться в Умлабе.
Тело и голова чудовища раскрошились, потеряв цвет и форму и превратившись в пепел, и исчезли без следа, словно их и не было в этом мире.
– Асет, Рамия, вы видите других демонов? – Тау нагнулся, чтобы подобрать с пола меч, и у него потемнело перед глазами. Он едва не упал, оставив попытки поднять оружие. – Вы видите других?
– Нет… нет, – ответила Рамия. – Я должна видеть других? Вы видите еще?
– Больше здесь никого нет, чемпион, – сказала Асет. Тау кивнул и взглянул на королеву.
– Вы его увещевали?
– Да
– Спасибо, что спасли мне жизнь, – сказал он.
Тьма застлала его взор, и он рухнул на пол.
Он проснулся от того, что она до боли сжала его руку. Голова кружилась, он чувствовал слабость, но все же смог собраться с мыслями.
Он лежал в походном лазарете – его выцветшую полотняную крышу Тау узнал бы где угодно. Кроме того, он узнал здешний запах трав и зараженной плоти, а с ними – и непрестанный ропот страдающих пациентов.
В последнее время сражений не было, но при перемещении войск часто случались ссоры, переходящие в драки. И вспышки болезней, распространенных и не очень. Как бы то ни было, лазарет никогда не пустовал.
Его ладонь снова сжали, так сильно, что хрустнули пальцы. Он повернул к ней голову.
– Тебе пора вставать, – сказала мать.
– Мама…
– Королева выступает, чтобы воссоединиться со своей армией из Цитадель-города. Она идет войной на Одили и Пальм, и если ты не поднимешься, то отстанешь.
– Сколько я…
– Он очнулся! – крикнула она. – Он только что проснулся.
Тау услышал шаги, к ним подошла Хафса.
– Поразительно, – сказала она. – Он не должен был проснуться. Если только его не потревожили. Настой, который я дала ему, должен был действовать еще пару промежутков, не меньше.
– Он таким родился, – сказала Имани. – Всегда был сильнее и выносливее, чем казался. Должен был быть Вельможей.
Тау заметил, как пристально Хафса посмотрела на его мать.
– Ладно, – сказала жрица, – хорошо, что он проснулся, но ему нужно еще отдыхать и восстанавливаться.
– Мой бок, насколько все плохо? – спросил Тау, чувствуя, каким непослушным и сухим был язык – похожим на вяленого слизняка.
– Вам повезло, – сказала Хафса. – Мне пришлось лишь наложить швы. Впрочем, швов много, и порез тянется по левой стороне от бедра до ребер. – Она на мгновение задумалась. – Кто поранил вас таким зазубренным лезвием? Служанки попросили меня обеззаразить рану, прежде чем зашивать, хотя я все равно бы это сделала. – Жрица облизнула губы. – Чемпион, я не хочу учить вас вашему делу, но вам нельзя тренироваться с такой отдачей. Это не имеет никакого…
– Довольно, жрица, – отрезала мать Тау.
– Прошу прощения, но в своем лазарете я буду говорить то, что сочту нужным.
– Ты говоришь с матерью чемпиона королевы, и ты будешь следить за собой. – Имани была слепа, но все же сумела принять такой вид, будто была ростом не меньше Великого Вельможи.
И все же это не должно было сработать. Мать Тау была Высшей Мирянкой, а Хафса, хотя и родилась Меньшей, служила жрицей Саха уже не менее трех, а то и четырех сроков.
Однако Тау понимал, что они ступили на скользкий путь. Он был чемпионом королевы, а чемпионы всегда были Ингоньямами или, в редких случаях, Придворными. Это означало, что мать чемпиона была причислена к Великим или Придворным Вельможам, и он видел, что Хафса обдумывает эту социальную коллизию.
– Хватит тратить наше время, – заявила его мать. – Готовь его к выписке.
Хафса, казалось, не знала, куда деть руки.
– Мне было велено дать ему восстановиться. Я собиралась остаться с ним, чтобы он отдохнул, когда армия уйдет.
– Кто тебе это поручил? – спросила Имани.
Хафса словно бы ступила на более твердую почву.
– Ингоньяма Окар, и он, скорее всего, получил приказ от гранд-генерала Бухари или… – она выдержала паузу для пущего эффекта, – от королевы.
Имани отмахнулась.