Огонь души

Вступив в брак в октябре после праздника реки, Селена и Андреас сразу хотели родить ребенка, но все пять лет их желание оставалось неисполненным. Селена уже начала бояться, что больна неизвестной болезнью отторжения, которой страдали богатые женщины Рима, ведь Ульрика была доказательством тому, что от природы она не была бесплодна.

Но в январе Селена с огромным облегчением поняла наконец, что забеременела.

Этот ребенок прежде всего был ее подарком Андреасу. Она знала, как ему хотелось иметь собственного ребенка. Он никогда не высказывал своего желания, но это было всегда ощутимо. Ему было уже пятьдесят четыре года, и он всем сердцем желал наследника, в жилах которого текла бы его кровь, которому он мог бы передать все, чего добился в жизни: виллу на холме, состояние, которое они скопили с Селеной, свои знания, изложенные в подробнейшем медицинском трактате, который был уже близок к завершению.

«И с рождением этого ребенка, — думала Селена, глядя на недостроенное здание Домуса, возвышавшегося над крышами домов, — мы станем наконец настоящей семьей».

Что касается другой ее семьи, той, что жила в императорском дворце, от нее для Селены мало что осталось. Мать и брата, которых у нее отобрали много лет назад, она считала умершими.

Селена пыталась определить время по солнечным часам в саду. Ей пора было отправляться к Паулине, скоро соберутся гости. Но она не могла оторваться от Домуса Юлии, выделявшегося своей сияющей белизной на фоне голубого апрельского неба.

Домус строился в точном соответствии с указаниями Селены, он должен был стать одновременно больницей и учебным заведением, объединить в себе все преимущества персидской чикисаки, римского валетудинариума и великой школы медицины в Александрии. Домус будет раздроблен на отделения по типу заболеваний, храмовые здания, посвященные разным богам, операционная с огромным куполом, через который со всех сторон будет падать солнечный свет. Андреас сделал набросок учебных классов, небольшого анатомического театра и жилых помещений для своих студентов. А сейчас прокладывали трубы, по которым Домус будет снабжаться чистой водой и по которым будут смываться экскременты и отходы. При создании Домуса учитывались не только практические стороны; по убеждению Селены, и красота благотворно действовала на больных. Когда Домус будет готов, его мощный белый купол будет виден издалека, как символ целительского искусства и готовности помочь. Домус Юлии будет единственным в своем роде во всем мире и будет стоять вечно, в этом Селена была совершенно убеждена.

Теперь она видела наконец внутреннюю связь между своим происхождением и призванием целительницы; она воплотилась в этом здании; Домусе Юлии. Только будучи внучкой Юлия Цезаря, Селена смогла воплотить в жизнь свои видения. Именно это видела она в своих лихорадочных снах на Евфрате — белые алебастровые стены, сверкающие на солнце. И одновременно это было воплощением той мечты, что родилась у них с Андреасом тогда, в гроте, — вместе работать ради воплощения одной и той же цели.

Отвернувшись от окна, Селена увидела, что к ней направляется Пиндар. Он бежал, чем-то встревоженный, вверх по тропинке.

Пиндар принадлежал острову, как деревья и цветы, которые росли на нем. Он жил здесь и ухаживал за садом, его присутствие стало здесь для всех чем-то само собой разумеющимся, да и Селена, за которой он ходил тенью, уже давно к нему привыкла.

Никто точно не знал, когда он впервые появился на острове. Просто в один прекрасный день он возник здесь и стал подметать садовые дорожки, чистить фонтаны, подстригать кусты. Когда Селена спросила остальных, кто это, оказалось, что никто этого не знал. Пиндар был мужчиной за тридцать, но выглядел он как подросток — долговязый и неуклюжий, всегда немного стеснительный. Его туника, свободно болтавшаяся на худом теле, всегда сидела немного криво, сандалии были всегда зашнурованы неправильно, волосы чаще всего были всклокочены и торчали надо лбом, как мальчишеский чуб. И лицо его выглядело необычно: гладкое, без морщин, оно сочетало в себе черты взрослого мужчины и какую-то детскую открытость. И улыбка его как-то располагала своей нежностью.

Он был совершенно безобиден и непритязателен, говорил мало, довольствовался лишь тем, что помогал везде, где требовалась помощь. Поэтому ему позволили здесь остаться.

Однажды за ним пришел мужчина. Его звали Руфус, и он оказался отцом Пиндара.

— Он не замышляет ничего дурного, — объяснил Руфус Селене, пока Пиндар сопротивлялся попыткам отца увести его с острова, — просто такой уж он есть. Если он вбил себе что-то в голову, то его уже не переубедишь. Я не знаю, о чем он там сейчас думает, я уже сотни раз уводил его с острова, но он всегда убегает обратно.

Руфус был высоким и здоровым, как бык, почти шестидесятилетним мужчиной с седой бородой и лицом старого вояки, покрытым шрамами. Его туника была сшита из груботканого полотна, и от него пахло луком. Бедные люди эти отец и сын, думала Селена, один — необразован, другой — глуповат.