Огонь и агония

Слушайте – а в чем вообще дело? Все отмечают: до 1825 года Булгарин был ужасный либерал – а вот после восстания декабристов ужасно переменился. Милые мои – после восстания декабристов все в России ужасно переменились! Особенно переменились пятеро повешенных вскоре. Расстрелянные на картечь солдаты изменились, как и оставшиеся в живых штрафованные; сосланные в Сибирь переменились. А у остальных вольнодумцев, кто разговаривать хотел, был выбор: перемениться или заткнуться.

Это Булгарин сохранил архив своего друга Рылеева, и тем спас помянутых в тех записях людей. Это Булгарин напечатал в своей «Русской Талии» отрывки – 7–10 явления I действия и III действие «Горя от ума», сохранив для литературы авторский вариант рукописи с надписью: «Горе мое поручаю Булгарину. Верный друг Грибоедов. 5 июня 1826». Назавтра Грибоедов уехал в Персию, и уже не вернулся…

Слушайте, это булгаринский друг Кюхельбекер считал его лучшим журналистом России. Это Пушкин писал: «Вы принадлежите к малому числу тех литераторов, коих порицания и похвалы могут быть и должны быть уважаемы». Это Булгарин 14 декабря 1825 был на Сенатской и кричал: «Конституцию!» (а смех и шутку Рылеева: «После победы мы тебе голову отрубим на твоей «Северной пчеле!» идиоты позднейших времен стали приводить всерьез)…

Потом идиоты и мерзавцы (что часто одно и то же) будут передавать, что «Булгарин выдал Кюхельбекера», сбежавшего было после разгрома восстания. Это на деле означало: на вопрос: «Интересно, у вас нет сведений, где Кюхельбекер может скрываться?» – последовал ответ: «Длинный, тощий, нескладный, носатый – да где ж он долго может скрываться…» Так это все знали!.. Трактовка исследователей: донес и составил словесный портрет, по которому Кюхельбекер был арестован. (Вот это называется – гены народа, давшего дознавателей 1937 года.)

Но вообще – ругань и вражда среди литераторов дело обычное. Зависть и клевета тоже дело обычное. С чего такая каша заварилась?

Знаете, характер Булгарина стал дополнительно ясно виден в 1830 году. Это так вышло. В 1829 Михаил Загоскин, стало быть, опубликовал свой знаменитый роман «Юрий Милославский». Хвалили, раскупали, даже царю понравилось. А Булгарин дал в своей «Северной пчеле» разгромную рецензию. (Враги потом говорили об его зависти, но ни «Выжигин», ни «Дмитрий Самозванец» у Булгарина еще не вышли, соперничества авторов и книг не было на тот момент.) Булгарин полагал, что писать надо иначе, и исторические события изображать иначе, и вообще метод не тот. Однако Николай «Северную пчелу» просматривал, и велел Бенкендорфу передать Булгарину, чтоб хулить роман не смел, потому что книга прекрасная и очень понравилась; щелкопер много на себя берет. Что же делает Булгарин? Булгарин в следующем номере печатает совершенно хвалебную рецензию!

Шучу, шучу!!! Это было бы естественно для Булгарина из официальной истории русской литературы. Это было бы единственно возможно для советского критика после отзыва Сталина. А Булгарин? В следующем номере печатает продолжение рецензии, еще более разносное! Ничего? Это – уже начало 1830 года, он уже такой самодержавник и реакционер, что дальше некуда, ага.

Николай сердился сдержанно – бровь поднимал. Он поднял бровь и посоветовал Бенкендорфу мерзавца посадить. Сей же час. А советом императора манкировать было не принято.

Бенкендорф подошел к вопросу грамотно. Во-первых, потом может быть не столько скандал, сколько посмешище – повод несолиден, наказание несоразмерно и скорее нелепо. А ему же потом отвечать. Кроме того – арест надо соответственно оформить, а это бумажная волокита, а потом хлопоты. И он поступает мудро: сажает Булгарина, как бывшего офицера, на гарнизонную гауптвахту. А для равновесия, когда будет царю докладывать – сажает за компанию и Греча. Чтоб не скучали. Разрешение на газету его? Пусть ответит.

При следующем докладе Николай интересуется: ну как? Бенкендорф: сидят как приказано, Ваше Величество. Сидят? А кто еще? А Греч. Гм. И где сидят? На гауптвахте, чтоб быстрее было. И как? Глубоко осознали, Ваше Величество. А Николай, прочитав рецензию и посадив автора, как-то критически задумался о романе. Ладно, хватит с них на первый раз, выпускай.

Вот после этого наглый Булгарин в своем редакционном кабинете, под портретом Государя над письменным столом, написал дату своей посадки. Так она всегда была, ее все посетители и читали. И молва по столице шла. И ничего!

Итак – все началось с гениального нашего Пушкина и известной его фразы: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!» Это он написал «Бориса Годунова». Занавес!