Огонь и агония

То есть! Внимание – очень важно! Едва нарождающаяся русская литература – уже разделилась на элитную, хорошую, правильную – и низкую, массовую, бездарную, вульгарную, недостойную. И! Это деление произвела элита – целеустремленно, сознательно, шаг за шагом, год за годом. И проявила абсолютную нетерпимость к иной точке зрения. Иной взгляд, иную оценку – объявила скверной, пороком, глупостью.

Зоилова мера. Мои большие тиражи – знак признания и таланта, его большие тиражи – знак низкопробности и угодничества перед толпой.

Поймите внимательно. Проповедуя свободу, вольность, все хорошее – светско-литературная тусовка была абсолютно нетерпима к инакомыслию. Плевать, что вас больше, что вас много – мы правы, мы лучше знаем, мы умнее и нравственнее, образованнее и прогрессивнее. Все должны думать, как мы, а несогласных и инакомыслящих мы сметем как можем.

А литература – это что? Это отражение духа народного, духовной жизни народа, его чаяний и ценностей.

И русская классическая литература – при самом своем зарождении – отразила, как структурируется российский социум и его институты. Ибо литература есть один из социокультурных институтов – вероятно, важнейший из них.

Заметьте еще: в 1820–25 годах все было ровно, все дружили, ругались не слишком и не насмерть, сотрудничали без взаимных обвинений. После 1826 – распри пошли дальше – больше, и к концу 30-х все расслоилось и размежевалось, и сложившийся верх стал давить низ: условно говоря, направление Белинского всех вытесняло.

И в России так же! Вообще так же! Вот Орда рухнула и рассыпалась – и вместо братской дружбы Москва стала всех давить, подчинять и поглощать. Вот в Смутное время вся государственная система рассыпалась – и все предавали всех и сотрудничали со всеми, пока одна боярская партия не продавила свое главенство, поставила нового царя, и на боярской некоторой вольнице стали закручиваться гайки. Вот Александр I объявил либерализм и дозволил почти европейское вольнодумство, так пришел Николай I – и сразу образовался верх его приближенных над всеми, а остальные пытались туда тоже пробиться.

А вот 1917 год – равенство. И через несколько лет – жесточайшая диктатура и уничтожение тех, кого сочли «чуждыми».

А вот и 1991 – сколько объятий и надежд! И проходит время – и вот общество расколото еще более резко и жестоко, чем в предшествовавшую советскую эпоху, и образовались олигархи, которые пьют все соки из народа и загаживают ему мозги бесстыжей и циничной пропагандой грязнее советской.

А советская литература 1960–1970-х годов выглядит в описании критиков совсем не такой, какой была на самом деле. И люди верят. Ибо историю литературы пишут те, у кого университетская филология, литературоведение, литературные журналы и критические статьи. И вот как они напишут – так и будет считаться. (Но об этом разговор в другой лекции.)

Итог наш невеселый. Жесткий. Однако довольно ясный.

Как на зоне отряд зэков автоматически сам собой делится на воров, мужиков и опущенных.

Как любой рабочий коллектив сам собой делится на активных умелых работников, основную рабочую массу и лузеров подай-принеси.

Как любой социум подвержен объективной структуризации на страты.

Как Российское государство из любого перемешанного, аморфного состояния делится быстро на класс угнетателей и класс угнетенных. Вопрос о причинах этого, законе, истории – не здесь и не сейчас. Я только факт констатирую. Что пришедшее в состояние гражданских свобод и социального равенства Российское государство объективно самоорганизуется в два основных класса: элита властвует и грабит большинство – большинство пашет на элиту, тихо жалуется и терпит.

Так российское литературное общество в период своего формирования разделилось на два подкласса. Более близкая по происхождению и доходам, более близкая императорскому двору элита. И более многочисленная, более народно-популярная, более трудолюбивая и предприимчивая – и менее знатная, менее родовитая, менее приближенная к власти, менее влиятельная в отношениях с аристократией часть литераторов.

Это весьма соответствовало делению на дворянство и третье сословие, хотя буквального и абсолютного соответствия тут не было.

И элита всеми доступными средствами обеспечила себе в конце концов полное господство в литературе – хотя влияние «демократической» литературы на читателей в общем было гораздо основательнее, шире и – очень важно – полезнее, благотворнее.

Вот это все – аспект объективного социального процесса.

И то, что даже сегодня – в XXI веке, в России, подавляющее большинство, да почти все, умные и образованные люди, продолжают упорно и преданно держаться за явную ложь, выдумки, клевету, бред – повторяя это за другими, не желая даже вникать ни во что, но испытывая потребность принадлежать к уважаемому большинству – это знаете что?

А лучше бы мы не знали. Легче жить было бы.

Это приговор судьбе России. Приговор будущему.