Огонь и агония

Но к горной долине, где живут прокаженные, прибывают солдаты, туземная полиция, привозят пушки. И хотя Кулау, меткий стрелок, защищает единственную горную тропку, по которой к ним можно пройти, предупреждая солдат, а потом стреляя и убивая — они открывают огонь из пушки. Люди начинают погибать от разрывов снарядов, и в конце концов сдаются. Спускаются вниз.

Но момент социальный, исторический, экономический и политический — как белые захватили земли туземцев — сменяется другим. Моментом высокой этики.

Кулау, храбрый прокаженный туземец, — прав! Он защищает свое право жить и умереть на родной земле. Он ничем не обязан этим белым, кроме своей гибельной болезни. И он дерется с винтовкой в руках. Он горд, умел и неустрашим, и справедливость на его стороне.

Но белые люди, исполненные готовности выполнить неизвестно от кого полученный приказ — переселить их на Молокаи в лепрозорий — тоже неустрашимы. Ты не убьешь меня, я не сделал тебе ничего плохого, говорит шериф, — и Кулау стреляет. Я должен выполнить свой долг и увезти тебя отсюда, говорит молоденький голубоглазый капитан, — и Кулау будет стрелять, как только тот, с белым флагом переговоров, вернется в свое укрытие. Он бьет солдат без промаха.

И удивляется их упорству, упрямству, их воле и решимости добиться своего, невзирая на любые потери, невзирая ни на что. И понимает теперь, почему горстка таких людей приходит неизвестно откуда — и вскоре подчиняет себе все вокруг. Белые люди не умеют отступать. Они не умеют отказываться от своих решений. Даже если это стоит им жизни.

Что ж. Так когда-то европейцы и покорили весь мир. Да, у них были ружья, пушки и корабли. Но ружья и пушки появились вскоре и у их противников, у покоренных народов. А вот такой неукротимой воли в достижении любых своих целей и задач так и не появилось. Да. Давно то было…

Солдаты гоняли Кулау по зарослям шесть недель и в конце концов отстали. А через два года, уже беспалый от проказы, не могущий спустить курок своего маузера, он заполз в зеленые заросли один умирать под дождем. Вспоминая счастливую свободную молодость…

То есть. Это герой — и смерть героя. Он — жертва победного марша белых людей по миру. Жертва их жажды наживы, их эксплуатации. Его любовь, его религия — свобода. Он дрался за нее, он жил свободным и свободным умер. Это высокий гимн герою.

И все таки, в то же время — это гимн неукротимому белому человеку. Поработителю, да, корыстному, да, присвоившему себе право решать судьбы других людей и народов, да. Но!!! Всегда готовый платить своей жизнью за это право! Готовый умереть — но не отказаться от своего, настоять на своем! И потому непобедимый Белый Человек.

Опять же — это чистый Киплинг, которому Лондон наследовал: «И платить — то честь наша! — будем дань мы тысячи лет морям. Так и было, когда «Золотая Лань» раскололась пополам, и когда на рифах, слезя глаза, кипел прибой голубой. Коль кровь — цены владычеству, то мы уплатили с лихвой!»

Об этом неукротимом духе белого человека — знаменитый рассказ «Ату их, ату!» Собственно, история эта о том, что корабль вошел в лагуну ловить трепангов, эти морские съедобные растения, когда-то во всех дорогих ресторанах была скоблянка из трепангов. Канаки напали на корабль, экипаж перебили, а имущество хотели разграбить, это веками было в их обычае. Но помощник сумел сбежать на шлюпке, погоню он кого перестрелял, а кого взорвал, бросая в их каноэ динамитные шашки. И через месяц пришли три корабля с «акцией возмездия и устрашения». Их команды перестреляли всю живность туземцев, сожгли все деревни, уничтожили все имущество, уничтожили две трети всего населения поголовно, а оставшихся, сломленных и запуганных, заставили работать на себя. Так они еще заразили их корью, и большинство оставшихся умерло.

И вот теперь они, рослые храбрые люди, помнят, как маленький злобный неустрашимый помощник уплывал от них и с криком «Ату их, ату!» стрелял беспрерывно, и с этим же криком стрелял с палубы одного из пришедших карать их кораблей. Им «выжгли каленым железом в мозгу», что поднимать руку на белого человека нельзя. Притом, что канаки, полинезийцы, рослые, красивые, храбрые. А купец-шотландец, как бы смотритель на этом острове, аттоле, ничтожный крошечный пьяница, самодур, может буквально измываться над ними, и они молча повинуются, жертвуя собственным достоинством.

М-да, канаки хорошие, белый плохой. Но веками они убивали команды всех кораблей — и не видели в этом ничего плохого! А отучили их таким жестоким способом. Теперь поняли. Ненавидят! Но уважают!

Или «Зуб кашалота». Убили и съели неукротимого белого миссионера. Но когда тело несут к печи — поют обрядовую песню павшему бойцу, которому сейчас предстоит быть зажаренным и съеденным: «Несите меня бережно, несите меня бережно, ведь я защитник родной страны. Где храбрец? Его несут к печи!»