Огонь и дождь

– Мама болела раком, – объяснила Джеффу Миа. – Она позировала мне, когда у нее были периоды ремиссии. Хотя это у нее так никогда как следует и не получалось.

– Она умерла?

– Да.

– Прости. Выглядит она очень молодо.

– Ей было всего сорок восемь лет.

– А что за разновидность рака? – Джефф по-прежнему не сводил глаз со статуи.

– Грудь. – Миа обошла статую кругом и остановилась рядом с ним. – А умерла мама он инфаркта. Ее организм не выдержал химиотерапии. Рак почти полностью уничтожил ей легкие.

Джефф в порыве сочувствия сжал было ей руку, но тут же отпустил, словно чего-то испугавшись.

– Прости, – сказал он, почти вплотную приблизив свою голову к ее. – Я помню, что тебе не нравятся чужие прикосновения.

– Почему ты так решил? – удивлено спросила она.

– Помнишь, тогда вечером, у тебя в коттедже, я обнял тебя, а ты вся замерла. Ты была просто ледяная.

Миа тупо уставилась на корзину с пряжей в руках ее матери. Вот уж чего она про себя никогда бы не подумала – что она способна проявлять холодность. Джеффу и в голову не могло прийти, как снедает ее тоска по человеческой ласке.

– Она тоже была художницей? – спросил Джефф, словно не замечая ее молчания.

– Нет. Она любила вязать, но это совсем другое. Она была гораздо ближе по характеру с моей сестрой, чем со мной. Вела себя зачастую совсем по-детски. В нашем семействе роль взрослого была отведена мне.

– Ты отмечена судьбой. Твой талант оставит по тебе память более долгую, чем по какому-нибудь любимцу общества.

Миа провела пальцем по ступне статуи.

– Однажды, когда я еще была подростком, я рылась в куче старого хлама на чердаке и раскопала несколько набросков углем, которые сделал мой отец незадолго до смерти. На них почти везде была изображена моя мать, и сделано это было с таким недюжинным талантом, что я была в шоке. Впервые до меня дошло, что сделало меня такой, какая я есть. – Она до мельчайших подробностей помнит этот день, когда почувствовала себя дочерью своего отца, которого никогда не знала. Если бы он был жив, ее жизнь сложилась бы совсем иначе, и она бы почитала и уважала его.

– Твою мать звали Элизабет? – спросил Джефф, проходя вместе с нею в следующий зал.

– Да. – Они с трудом лавировали в толпе, заполнявшей лабиринт между расставленными здесь скульптурами. Миа обнаружила здесь работы некоторых своих знакомых.

– Мою тоже, – сказал Джефф.

– А как умерла она! – Миа заглянула ему в лицо. Кармен как-то упомянула о том, что его мать умерла, когда он был еще подростком.

Джефф вздохнул, склонившись к табличке под изящной бронзовой стайкой рыб.

– Она умерла от сочетания устаревших технологий и человеческого равнодушия. – Он выпрямился и прошел к следующей скульптуре, не глядя в ее сторону. Она не совсем поняла, что он имел в виду, но знала, что нажимать на него дальше бесполезно.

На какое-то время они разделились, каждый ходил сам по себе; Миа увлеклась работами своих друзей и чуть не столкнулась с ними самими. Ей отнюдь не улыбалось повстречать кого-то из старых знакомых. Ей не хотелось пускаться в объяснения по поводу своего отъезда из Сан-Диего, или отвечав на участливые расспросы о здоровье, или знакомить их с Джеффом.

Через несколько минут она высмотрела в толпе посетителей Джеффа, оказавшегося уже в третьей комнате, и стала пробираться прямо к нему, но на полпути ее шаги невольно замедлились. Она разглядела статую, которая так привлекла его внимание: это была ее обнаженная фигура, вылепленная ко|да-то Гленом. Хотя он все равно вряд ли узнает ее. У нее были тогда длинные волосы. Да и выглядела она совсем по-другому.

Успокоив себя таким образом, она приблизилась к нему в ту минуту, когда он читал табличку, на которой наверняка было обозначено: «Солнышко». Терракота, отлитая в бронзе. Глен Джасперсон".

Он выпрямился, когда она оказалась рядом.

– Ну, Солнышко, – он с улыбкой кивнул в сторону статуи, – у меня такое ощущение, что я наконец-то познакомился с тобой поближе.

Она недовольно наморщила нос, поглубже натянув на глаза козырек и без того нахлобученной по самые уши кепки.

– Ты бы смог узнать меня без таблички?

– Ну... – Скрестив руки на груди, Джефф окинул статую важным взором. – Теперь у тебя другая прическа и гораздо меньше мяса на костях. И все же да, я полагаю, что смог бы узнать тебя и так.

Ее конической формы грудь торчала, словно буи на воде. Глен с таким же успехом мог назвать свою чертову скульптуру «Солнышкины груди». Она вообще удивлялась, как Джефф смог обратить внимание на какие-то другие детали.

– Ты выглядишь здесь счастливой, Миа, – сказал он.

– Я и была такой, – и она поглядела на вызывающую улыбку, на призывное выражение глаз. Словно увидела их впервые. Нет, ничему подобному больше нет места в ее жизни.

– Ты здесь выглядишь весьма игривой, – продолжал Джефф, – и это тем более удивительно для меня.

Миа прикрыла глаза рукой.

– Я полагаю, ты достаточно отпрепарировал меня, заключенную в этой скульптуре, – сказала она. – Мы можем наконец уйти отсюда?