Огонь и ярость

Нам нужно придумать план. Мы не можем просто прийти в театр и сказать им, что не будем приводить Кабана. Я не знаю, сдавался ли кто — нибудь когда — нибудь на испытании. Смирятся ли Боги с тем, что мы не смогли найти Кабана. Можем ли мы вообще сказать им, что отказались от наших поисков?

Рен выглядывает в окно и вздрагивает. — Не очень — то весело будет возвращаться в театр в этом. Она выглядит готовой расплакаться. — Я промокла и замерзла, и у меня чешется кожа. Мне надоело носить эти тяжелые ботинки, и мои брюки слишком узкие, и от этого дурацкого пальто воняет, как от псины, валяющейся в грязной луже.

Я приподнимаю бровь. Это была довольно жалобная речь. — С тобой все в порядке?

— Я голодна. И всё такое… мокрое. — Последнее слово Рен произносит с шипением, словно испытывает отвращение.

— Всё? — Моя бровь приподнимается чуть выше.

— Это невозможно. — перебивает Сильви, ставя на стойку две тарелки, каждая из которых ломится от бургеров и картошки фри. — Это, по крайней мере, метель четвертой категории. Шторм подхватит вас и унесет прочь. Вам нужно будет переждать его внутри.

Рен смотрит на бургер и громко стонет. Ее взгляд перемещается между едой и входной дверью. Выражение ее лица меняется от восторга к пытке. В животе у нее урчит, и это длится добрых двадцать секунд.

— Она права, — говорю я. — Сомневаюсь, что кто — нибудь из чемпионов вернется сегодня вечером в такую погоду. Кроме того, твой организм может начать потреблять сам себя, если ты в ближайшее время что — нибудь не съешь.

Как по команде, в животе у Рен снова урчит. Она прижимает руку к животу и сердито смотрит на меня.

— Давай. Ешь, пока не превратилась в монстра. — Я выдвигаю табурет перед одной из тарелок, и Рен без возражений садится.

Рен набрасывается так, словно не ела несколько дней. Она поглощает бургер, как и все остальное, с полной решимостью. Сильви расставляет стаканы и убирает посуду на ночь. Она держит бар открытым, чтобы мы могли потусоваться здесь? Я устал, но мысль о том, чтобы поспать в одной из кабинок, не привлекает меня.

Рен держит свой бургер обеими руками, и капля кетчупа стекает на тарелку. — Какое твое любимое блюдо? — Ее глаза не отрываются от моего лица, когда она откусывает большой кусок.

— Что? — Моя картошка закончилась, и я краду одну с тарелки Рен. Она шлепает меня по руке и покровительственно придвигает свою тарелку поближе к себе.

— Твое любимое блюдо. Что это?

— Зачем тебе?

Рен закатывает глаза. В уголке ее рта немного горчицы, и мир вокруг меня расплывается, когда она высовывает язык и слизывает ее.

— Мне было любопытно кое — что другое, кроме твоей чемпионской статистики. Неважно. — Рен с раздражением поворачивается вперед, когда до нее доходит смысл сказанного. Она задает личный вопрос, чтобы узнать меня получше. Это не должно сбивать меня с толку, но это знаменует изменение в том, как мы разговариваем. Наши разговоры всегда о стратегии или связаны с играми или «Подпольем». Это другое.

— Макароны с сыром, — бормочу я, и Рен снова переводит взгляд на меня.

— У Дрейка есть семья, которая заботится о нем. Они приходили в тренировочный комплекс каждые пару месяцев и всегда приносили с собой домашнюю еду. — Семья Дрейка была силой, с которой приходилось считаться. Он записался на обучение, потому что любой, в чьих жилах текла кровь Бога, мог получить щедрую премию. Родители Дрейка умерли, и он хотел обеспечить своих братьев и сестер. Его сестра была в ярости, но никогда не упускала возможности навестить его.

— Макароны с сыром всегда были моими любимыми. В комплексе было очень неуютно, но совместное застолье с семьей Дрейка — одно из единственных приятных воспоминаний, которые у меня остались об этом месте.

На лице Рен появляется отстраненное выражение, все ее поведение смягчается. — Мой папа любил печь блинчики забавной формы. У него это ужасно получалось, поэтому они всегда выглядели как странные капли. Это не имело значения, потому что это заставляло нас смеяться.

Пока мы доедаем, никто из нас не разговаривает, и я никогда не был так доволен, как сейчас.

ГЛАВА 15

РЕН

История Атласа о семье Дрейка, макаронах с сыром и отцовских блинчиках крутится у меня в голове, когда меня окликает Сильви. — У нас есть свободная квартира наверху. Вы, ребята, можете переночевать там. — Она не утруждает себя тем, чтобы оторвать взгляд от бара, который протирает.

Я замираю и стараюсь не смотреть на Атласа. Я и Атлас. Ночуем в одной квартире. Конечно, почему бы и нет.

Я съедаю немного кетчупа с тарелки, к сожалению, вместе с последним кусочком жареной картошки. — Это было бы здорово, спасибо.

Атлас встает и собирает наши тарелки, но Сильви тянется к ним. Она сердито смотрит на него, когда он предлагает отнести их обратно на кухню, и он послушно передает тарелки. Когда Сильви выходит из кухни, она жестом приглашает нас следовать за ней в заднюю часть бара. В заднем коридоре есть дверь, и она отпирает ее, открывая за собой лестницу, ведущую наверх.