Огонь и сталь (СИ)

Пещера Сломанный Клык, где ютились последние члены клана Гранвирир, располагалась во владении Вайтран, в нескольких милях от местной столицы. Там, за каменными стенами и дубовыми воротами, ждет Дом Теплых Ветров, уютный маленький особнячок… языки дракона и ядовитые колокольцы, которые колдун посадил за домом, должно быть уже цветут… холмы за время его пленения успели облачиться в зелень, расшитую пестрыми цветами горноцвета, ромашек и диких маков. В безграничном лазоревом небе парил ястреб, его тень скользила по земле. Жар весенних солнечных лучей вампир ощущал даже через одежду. Глядя, как погребальный огонь возносит Матильду к Совнгарду, норд чувствовал, как в прах обращается и его сердце, холодное, мертвое, отравленное вампиризмом. Шагнуть бы сейчас в костер, сгореть, умереть вместе с проклятием! Терять магу все равно нечего! Кто хватится его? Гибкие пальцы пламени тянулись к солнцу, жар опалил лицо Онмунда едва ли не до боли. На щеке набух и лопнул ожоговый пузырь, огонь, пожирающий плоть женщины, отражался в мерцающих холодным голубым огнем глазах вампира. Юноша ощущал себя оскверненным, замаранным, прижал ладонь к груди, где зияла невидимая пустота, черная и бездонная. Кому он нужен… такой? Из Гранвирира выжил только Гоуэн, он улизнул, пока маг расправлялся с Ирмагард, но северянина не волновал сбежавший носферату. Рано или поздно попадется он дозорным Стендарра, а те с нечистью не церемонятся. Колдун горько усмехнулся. Так он теперь и сам… чудовище. Как там говорила Тинтур? Пьющий жизни?

Ох, как, наверное, смеялась бы Деметра, узнай, что муж, который ушел из-за ее недуга, сам сейчас заражен. Должно быть, она уже в Данстаре. Ждет ли его еще? Скучает? А может, уже нашла кого-то другого? Ревность полоснула зазубренными когтями по груди норда, заклокотала грозным рычанием. Он… Онмунд пойдет к ней, пойдет к своей любимой женщине, в ноги ей упадет и будет молить о прощении. Теперь он понимал, каким был эгоистом. Понял, как его бледную леди пугало проклятие, как давило на Деметру одиночество и осознание того, кем она стала… ведь маг клялся любить ее, быть рядом и в печали, и в радости… а сам струсил и сбежал. Что ж, проклятие Молага Бала достойное наказание за его слабость. Что-то мокрое и холодное ткнулось в ладонь юноши. Опустив глаза, он заметил гончую смерти. Уродливый тощий пес пристально вглядывался в бледное лицо вампира пылающими угольками глаз, еще один топтался неподалеку, очевидно, боясь огня. Расправившись с вампирами, Онмунд не тронул псов. Они не виноваты, не должны отвечать за грехи хозяев. Норд ощутил жгучую жалость к собакам – настолько худые, что острые ребра выпирали из-под черной шкуры, они едва держались на тонких ногах, то и дело облизываясь на горящее тело Матильды. Если уж вампиры питались одной-единственной изможденной женщиной, то псам, должно быть, доставалось и того меньше. Один из них уселся на траву у ног юноши и хрипло, жалобно заплакал. От голода. От тоски. Опустившись на колени, Онмунд потрепал гончую по загривку, и та доверчиво ткнулась носом ему в плечо, признавая в колдуне хозяина. Вторая же недовольно заворчала.

Когда от могильного костра остались лишь угли, сумерки неслышно окутали Скайрим, и маг позволил себе скинуть капюшон. Ожог на щеке никак не хотел заживать, только подсыхал и лопался снова. Ноги сами несли северянина к дороге, ведущей в Данстар. Он не боялся, что в нем узнают супруга Довакин. Бледный, с осунувшимся лицом, заросшим щетиной, с лихорадочным блеском в глазах да в грязной, истрепавшейся одежде Онмунд походил больше на бродягу, чем на боевого мага. Адские псы преданно семенили за ним, чуть слышно хрипы от голода. Северянин поймал для оголодавших собак пару кроликов, и хищники жрали их вместе со шкурой и костями. Рвали тушки на куски с жадным рычанием, кровь и шерсть летела в разные стороны. От одного только вида пирующих животных внутренности колдуна окатило холодом, а глотка, напротив, вспыхнула как сухой валежник. Его снова… снова мучает голод.

Возможно, для совсем юных, новорожденных вампиров это нормально, мелькнуло в голове Онмунда, когда он вгрызался в шею оленихи. Несчастное животное било ногами, бешено вращая помутневшими от страха глазами, и тихо кричало, не в силах вырваться из стальной хватки норда. Ее кровь была сладкой… но слишком водянистой, вкус молниеносно растаял на языке, оставив лишь зыбкое чувство сытости, которое испарится уже через несколько часов. Оставив адских гончих пировать, юноша неторопливо побрел дальше. Если повезет, встретится ему какой-нибудь головорез или разбойник. Никогда еще Онмунд не был бы столь раз встрече с убийцей. С тем, чье убийство не запятнает его совесть, и жертва не встанет в один ряд с несчастной Матильдой.