Огонь и сталь (СИ)

Вилкас метнул на старшего Соратника гневный взгляд и поднялся на ноги. Взяв тяжелый щит, он направился к Тинтур, размахивающей орочьими боевыми топорам. Лучница она неплохая, но вот при любом удобном случае хватается за железки. Юноша сглотнул вставший поперек горла колючий ком. Сам он сжимал рукоять стальной булавы. Не покалечить бы ее… и, судя по выражению ее острого лица, босмерка настроена отнюдь не так добродушно.

Она плясала вокруг него будто сама мать–дымок. Била не сильно, но часто и быстро — на латах Вилкаса красовалось уже не меньше дюжины свежих царапин. В своей тяжелой броне, со щитом и булавой Соратник казался совсем тяжелым и неповоротливым как мамонт. Каждый раз, стоило ему только замахнуться, как эльфка оказывалась за спиной или сбоку. Со всех сторон на норда сыпались ехидные шуточки да смешки, только сильнее распаляя ярость северянина. Что б его обошла какая–то остроухая?! Резко крутанувшись на месте, он сделал обманный выпад вправо, и когда босмерка метнулась влево, ударил ее щитом. Девушка, оглушенная, отлетела в сторону. Топорики выскользнули ее рук, бандана сбилась на бок, открывая изуродованное ухо. Тинтур, едва слышно застонав, прижала руку ко рту — меж тонких пальцев сочилась кровь.

— Во имя Шора, Вилкас! — Кодлак вскочил на ноги. Повисла тишина, смех Соратников будто захлебнулся. Юноша молча смотрел, как девушка сплевывает и вытирает окровавленные губы, шатаясь, поднимается на ноги. Отбросив щит, северянин кинулся к эльфийке.

— Тинтур, прости, я… я не хотел ударить так сильно! Позволь я посмотрю… — он протянул к ней руки, но босмерка отступила на шаг. Янтарно–карие глаза обожгли Вилкаса презрительным взглядом.

— Ничего, — кровь пузырилась на ее губах, стекала вниз по подбородку, — чего-то подобного я от тебя и ожидала.

***

Вилкас проснулся резко, будто кто-то гаркнул ему в ухо. Юноша резко сел на постели, черные спутанные волосы упали ему на лоб. Сколько он спал?.. должно быть, уже рассвело. Голова невыносимо болела, будто по ней промаршировал отряд тяжеловооруженных имперских воинов. Норд потянулся за стоящей на тумбочке бутылкой вина, но она была пуста. Фаркас, храпя, развалился прямо на полу, прижимая к груди еще одну пузатую бутыль из-под «Алсо». В глотке сухо едва ли не до боли. Соратник спустил ноги на пол, ощущая прохладную твердость пола. Странно, что ему вдруг вспомнилась Тинтур. Несколько недель он о ней и не вспоминал… интересно, хватит ли ей смелости явиться на похороны Кодлака? Впрочем, безрассудства у эльфийки всегда было в избытке. Здесь вопрос совершенно в другом. В чести. В вере и совести.

Натянув рубашку, Вилкас осторожно переступил через посапывающего брата и выскользнул за дверь. Хотелось напиться, как можно скорее пережить этот день, но он обязан проводить Предвестника в последний путь. Должен быть сильным, хотя хочется завыть по-волчьи… в Йоррваскре стояла тишина, глухая, вязкая, Соратники или еще спали, или оставались в своих комнатах. Еще пара часов, и начнутся приготовления к похоронам Кодлака Серой Гривы — будут складывать погребальный костер, готовить яства к поминальному пиру. Сегодня вино и мед будут литься не только в честь души Предвестника, но и за Скьора. Он пал немногим раньше старого друга.

Знакомый острый запах чего-то пряного и терпкого тронул нюх оборотня, заставив его сморщиться и чихнуть. Слабый зеленоватый дымок вился над тонкой костяной трубкой, украшенной причудливой резьбой. Тинтур сидела на скамье, скрестив ноги и глядя на тлеющие в жаровне угли. Она была бледна, на лбу запеклась кровь и несколько темно–багровых струек спускались по ее щеке к подбородку. Не устань так Вилкас, не погибни Скьор и Кодлак и не укради «Серебряная рука» осколки секиры Исграмора, он бы обрадовался возвращению Белого Крыла. А девушка, казалось, даже не заметила присутствия норда, продолжала раскуривать трубку, и лишь отблески осколков огня, еще треплющегося на углях, дарили жизнь ее взгляду. Северянин непременно сказал бы ей какую-нибудь резкость, но… не сейчас. Юноша опустился на скамью рядом с босмеркой.

— Давно ты здесь?

— Пришла с рассветом, — голос Тинтур пустой и безжизненный. Это почему-то обрадовало Вилкаса. Значит, она переживает гибель Кодлака… ее ступни и щиколотки исцарапаны и ободраны, значит, она бежала… с этой ее любовью ходить босой она легко покалечится!

— Откуда?

— Из Фолкрита, — девушка вытряхнула пепел и положила трубку на стол, — как только получила письмо Эйлы, отправилась в Вайтран, — эльфка положила руки на колени, судорожно сжимая кулаки. Тихий горестный всхлип сорвался с ее губ.

— Он… ты была дорога Кодлаку, — заметил воин. Впервые на его памяти ледяная броня ее безразличия треснула, — он гордился тобой. Ты была ему как дочь. Он никому не рассказывал, где нашел тебя. Как Скьор и Эйла. Просто поставил Соратников перед фактом, что ты теперь одна из нас…

Тинтур криво усмехнулась, но не произнесла ни слова. На мгновение Вилкасу показалось, что ее золотистые глаза полны слез, но девушка отвернулась, пряча взгляд.