Огонь и сталь (СИ)

Легко сказать, отдай. Эгоистом Вилкас никогда не слыл, всегда старался думать прежде всего о близких ему. Не может же Тинтур всю жизнь бегать, да и Скайрим не так уж велик. А что, если она решит возвратиться в Валенвуд? Нет, отпускать девушку воин не собирался. Ревность, злость, непонятная обида тисками сжимали его грудь.

— Брат, — собственный голос показался ему жестким, непривычно холодным и надменным, — ты ничего не скажешь ей о письме.

— Чего? — парень удивленно заморгал, отставил кубок. Мед стекал по его подбородку, и Соратник торопливо вытер рот рукавом. — Ты что это мелешь, Вилкас? Как это не говорить? Да пол Вайтрана видели, как этот гонец к нам подбегал, еще и орал на весь город. Хватит дурить, отдай письмо, уж она-то разберется, что с ним делать.

— Фаркас, ты меня слышал? — в груди оборотня клокотало едва сдерживаемое рычание. — Тинтур ничего об этой бумажке знать не должна.

Взгляды юношей скрестились будто мечи. Фаркас тяжело поднялся на ноги, упираясь крепко сжатыми кулаками в столешницу, Вилкас стоял близ очага, и отблески пламени, извивающегося в своем диком жарком танце, делали его нахмуренное чело еще мрачнее. Уж близнец должен был его понять! Будь воин поумнее, он бы еще там, у ворот, бросил бы письмо в канал. Послание погибло бы в водах, и все, что Черное Братство хотело сказать Тинтур, растворилось бы вместе с чернилами и пергаментом. Убийцы не дерзнули бы сунуться в Вайтран, не в Йоррваскр, из палат Исграмора никто из них не выйдет. И, если нужно, Вилкас будет связывать эльфийку. Что угодно, лишь бы она снова не запятнала свои руки чужой кровью.

— Тинтур ничего не узнает. По крайней мере, от меня точно, — пробубнил, наконец, Соратник, отводя взгляд. Его брат облегченно вздохнул, морщины на его лбу разгладились. — А кто будет много болтать, тот получит в рыло!

— Спасибо, брат, — воин положил руку на плечо угрюмого Фаркаса. Тот криво ухмыльнулся, глядя на родича исподлобья. Он в ответ положил ладонь на предплечье близнеца, но взгляд его темных глаз был встревоженным и печальным. Слова, невысказанные, повисли в воздухе меж ними, и Вилкас чувствовал, что брат отгородился от него стеной недоверия. Юноша раздраженно фыркнул. Вот уж дудки! Он отходчив, назавтра уже забудет о ссоре.

Только вечером воин вспомнил о злополучном послании, до сих пор покоящемся в кармане. Тинтур была еще в главном зале вместе с Ньядой и Рией. Босмерка в последнии дни была очень счастлива, звуки ее смеха, чуть сдержанного, с бархатистой хрипотцой, пробегали по спине Вилкаса вереницей колючих мурашек, губы невольно раздвигались в улыбке. Глядя, как сестры по оружию, обмениваясь хитрыми взглядами, усиленно подливают вино в чашу Белого Крыла. И что эти бесовки пытаются у нее выведать? Соратник за вечер даже и слова эльфке не сказал, все ему чудился огонек подозрения в янтарных раскосых глазах, а пергамент письма жег кожу через одежду. И как он мог о нем позабыть?! Вытащив скомканный лист бумаги, Соратник несколько раз подбросил его на ладони. Подумать только, всего два словечка — и столько проблем.

— Ты рано ушел с ужина, — произнесла Тинтур, затворяя дверь. Вилкас вздрогнул и поспешно бросил пергамент под кровать, круто обернувшись на пятках. — Ты вообще сегодня сам не свой. Что-то случилось?

— Н-нет, что ты! — юноша улыбнулся, притягивая босмерку к себе и ногой запинывая пергамент подальше под кровать. Еле успел… эльфийка улыбнулась и аккуратно высвободилась из его объятий, принялась снимать бандану, скрывающую ее изуродованные уши. Серебристо–белая тонкая косичка легла ей на плечо. Дождавшись, когда она расчешет волосы, Вилкас без лишних слов притянул Тинтур к себе, жадно вдыхая окружающие ее острый травяной аромат.

***